- Хочешь, я дам тебе денег...
- Денег!? - я не верила своим ушам.
Он вдруг вскрикнул, так резко, что я вздрогнула:
- Я не могу, не могу!.. У меня внутри всё словно узлом стянуто. Господи!.. А тут еще ты со своей любовью. Заболтала меня, задурила... Мне никто не нужен, понимаешь, никто! Я сам великолепно справлюсь со своей чёртовой жизнью.
Он дёрнулся.
- Уходи, уходи, уходи! - он повернулся, и внезапно в меня полетела какая-то книга. Она пересекла комнату, как суматошная птица. Твёрдая обложка больно ударила по щеке. Я повернулась и выбежала прочь. Как ни странно, слёзы мои высохли.
- Не собираюсь ни на кого вешаться! - крикнула я уже во дворе.
Я шла домой, и одна единственная мысль пульсировала в голове "все кончено, все кончено". Эта мысль билась, как язычок о стенки колокола. И всё тело раскачивалось в такт. "Не любит, всё кончено, не любит"... Может, он был пьян - сознание откуда-то из глубины протянуло мне соломинку. Но нет, не похоже было, да и какая разница, в сущности.
Я дошла до дома, как во сне. Услышав, что открылась дверь, мать позвала меня ужинать. Я посидела за столом, глядя в тарелку.
- Что случилось? - спросила мама. Но её вопрос дошёл до меня уже в дверях спальни.
- Ничего, - отозвалась я. - Ничего.
Она вошла вслед за мной.
- Ничего- повторила я, - но жизнь моя кончена.
Мать присела рядом на кровать, я вяло ждала допроса с пристрастием, но неожиданно она спросила: - Ты завтра работаешь?
Иногда выходные объявляли рабочими, и тогда мы трудились обычно в очередь. Завтра как раз должна была выйти Ленни.
- Я позвоню ей, что будешь работать ты.
Я отвернулась к стене. Как некстати восстановили телефонную линию! Мать погладила моё плечо: - Не забудь проснуться вовремя.
Я лежала, глядя в потолок. Слёзы наконец полились, не принося облегчения. Капельки закатывались в ухо, подушка казалась раскалённой. Какая бесконечная ночь! Права была мама: скорее бы рассвело, скорее бы на работу.
Появился Петрик. К моему удивлению он, всегда шумный, сейчас лёг, только чуть пошелестев покрывалом. Но, видимо, он не заснул и, почувствовав, что и я не сплю, подобрался ко мне .
- Чего тебе?
Петрик замялся.
- Хочешь, я его на дуэль вызову.
- Что!?
- Не посмотрю, что он инвалид...
- Не называй так Антона.
- Я всё равно могу его побить.
- И после этого он ко мне вернётся?
- Нет, но... Я ведь должен.
- Что должен?
- Отомстить за тебя.
- Прекрати, Петер, - хотя слёзы ещё не высохли, я готова была рассмеяться.
Я шла не торопясь - было очень рано - по безлюдной воскресной улице. Начинал моросить дождь. Еще недавно мне казалось, я не смогу дышать, если мне скажут, что я больше никогда не увижу Антона. И вот это, можно считать, случилось. И что же? Я не только дышу, как ни в чём не бывало, но и живу, в общем, так же, как и раньше. Иду себе спокойно на работу. И мне даже приятны прохладные капли. Я видела себя как бы немного со стороны - одинокая девушка, влюблённая и несчастная...
Я запрокинула голову. Как он тогда сказал? Если бы можно было просто раствориться, исчезнуть, испариться, как дождь в пустыне. Говорят, там бывают дожди, но над раскаленным песком вода просто исчезает. Под моими ногами асфальт, и капли падают на него бесшумно, но вполне зримо, оставляя маленькие тёмно-серые кляксы.
На обочине опавшая листва, и снующие туда-сюда воробьи, тоже серые, почти неотличимые от пожухлых, свернувшихся в трубочку листьев. Неужели Антона больше никогда не будет в моей жизни? Его дом был в получасе ходьбы, но мне его не увидеть никогда.. Он недостижим, недосягаем.
И все-таки мне казалось, что не все связи с ним оборваны, осталась какая-то, может очень тонкая, невидимая нить. Может, он о ней не подозревает, но я её чувствую.
Я люблю его. Странно, раньше я никогда не произносила этого слова, даже про себя, оно казалось не моим, слишком взрослым, слишком серьёзным. Люблю. Теперь я знаю, что люблю, он мой... Но я не его.
Дождь усилился, и весь день с неба лились монотонные струйки. Обычно в выходной работали до обеда . Готовили из разогретых консервов, так что у меня уже всё кипело на плите, когда вдруг со стороны бревнохранилища раздался странный и грозный шум. Все бросились туда. Взглядам сбежавшихся пленных, охранников и обслуги предстала страшная картина: одно из креплений лопнуло, и огромные, в пол-обхвата сосновые брёвна рассыпались как спички. Под одним их них лежал Пинцер.
Конечно же, опять он! Среагировали быстро, приподняли в несколько рук, подсунув лом, конец бревна, двое оттащили пострадавшего. Йонтас начал его ощупывать. Я всматривалась в их лица - кажется, всё не так уж страшно.
После обеда решали, что делать. Кость у Пинцера была цела, но ходить он, конечно же, не мог. Надо было сооружать носилки. Я, между тем, покончив с раздачей, набрала сухофруктов, оставшихся от компота - раз в неделю пленным полагался десерт - и пошла проведать своего приятеля.