Колибри (СИ)

Йонтас и госпожа Тэсс ушли. Конвоир вышел на крыльцо курить. Я осталась сидеть, уставясь в лежащий на кухонном столе толстый сборник рецептов. Это была та самая книга, которую Антон в меня бросил, корешок у основания сильно надорвался. Я вдруг отчётливо представила, как госпожа Тэсс входит в двери кухни, останавливается у распростёртой на полу книги и с недоумением поднимет её.

Наконец хозяйка и пленный вернулись. Что там произошло, мне осталось неизвестно. Антона я не видела. По лицу госпожи Тэсс ни о чём догадаться не могла, по лицу Йонтаса тем более - он был немного бледнее обычного, только и всего.

Позже, вечером я позвонила к ним домой и мать Антона произнесла тогда умоляющим голосом:

- Прошу тебя, Эля, не звони сюда больше, спасибо тебе за всё, но, пожалуйста, не звони!

- Как Антон?- выкрикнула я, но она уже повесила трубку.

Напряжение последних дней кончилось ничем, неизвестностью, пустотой... А мне даже ждать больше нечего.

***

Гриф ему выклевал правый глаз

И крови его напился.

Но Герман летел и летел вперед

К милой своей торопился.

Баллада

На лесопилке удивительная тишина, в воротах никого нет, в кухонном блоке тоже. Я остановилась, озираясь по сторонам. Что происходит? Вдруг раздался голос сторожа за спиной:

- А ты ничего не знаешь? Лагерь закрывают.

Я сначала шла быстро, потом очень быстро, потом бежала. Едва приблизился карьер, услышала неумолкающий, остервенелый лай. Столько овчарок сразу я никогда не видела. Конвоиров было, как мне показалось, не намного меньше, чем пленных, и все незнакомые. Я остановилась, задыхаясь. Собаки рвались с поводков, солдаты кричали и подгоняли пленных автоматами, те толкались, торопливо строясь в колонны. Я смотрела на всё это с отчаянием, подойти, попрощаться - не стоит и думать.

Наконец колонна по четыре готова двигаться. Я разглядела Пинцера и Йонтаса в одном из первых рядов и , кажется, они тоже меня увидели. Вот и всё, что нам остается - бросить друг на друга прощальный молчаливый взгляд. Дана команда "Вперёд!", собаки немного успокоились, колонна начала движение. Конвоиры не обращают на меня внимание, пленные в основном тоже, они испуганны , не знают, что их ждёт, им не до меня. Я провожаю взглядом знакомые лица, некоторые всё-таки смотрят на меня, еле заметно кивают. Рыжая голова Пинцера всё ближе. У меня подпрыгивает сердце: он не сводит с меня глаз. Вот он почти поравнялся со мной и, кажется, ближайший конвоир чем-то недоволен. Если Пинцер повернёт ко мне голову, это заметят! И знака никакого подать нельзя, я понимаю, чувствую инстинктивно, что лучше не шевелиться, замереть... Зря я пришла.

Вот Пинцер уже рядом, на расстоянии вытянутой руки. В его глазах столько тоски, что невольно делаю шаг назад - мне кажется, он готов на безумство. Но нет, он проходит мимо, он уже не смотрит на меня. Мгновенье - и его заслоняют чужие спины. Колонна приближается к повороту дороги, сейчас они исчезнут навсегда. Внезапно над головами взметнулась рука, и тут же хрипло залаяла овчарка. Он оступился, просто оступился, может, подвела травмированная нога, и, как любой человек, падая, инстинктивно сделал шаг в сторону падения, и оказался вне строя.

Выстрела я почему-то не услышала, хотя Петрик мне потом говорил про короткую очередь, но я не слышала, мне просто показалось, что он споткнулся еще раз, споткнулся и упал, полетел вниз с насыпи, вытянув руки. Я бросилась вниз, вот я уже перед ним на коленях, хватаю его - надо встать, обязательно надо встать! Помогите - хриплю я вместо того, чтобы кричать. У пруссов потрясённые лица, но никто не останавливается, конвоиры понукают пленных - вперед, вперед.

Взгляд Пинцера упирается в меня, вся нижняя часть лица и зубы в крови. Что делать, что? Я раскачиваюсь над ним, сжимая его руку в своей. Колонна ушла. Стало тихо. Кровь, кажется, больше не вытекает. Она перестала толчками выливаться изо рта. Хорошо это или плохо? Я не знаю, Боже, я не знаю! Я могу только держать его руку, чтобы она не остыла. Пусть хотя бы одна его рука будет тёплой, может, тогда ещё останется надежда... Да, наверное, еще можно что-то сделать, вот только я не знаю, что...

Вокруг тишина. Вокруг абсолютное, полное безмолвие. Только я и человек, который уже никогда не отведёт от меня взгляда. И поэтому я не имею права отпустить его руку.

Кто-то трогает меня за плечо. Это Петрик, он тянет меня - Вставай!

Нет, я не могу, я должна греть его руку, иначе он умрет совсем. Совсем, окончательно умрет.

Петрик обнимает меня, что-то говорит. Меня начинает бить озноб, ноги слабеют. Я вижу со стороны неподвижное тело и своего брата рядом с ним. Он что-то делает, но я не пойму, что. Он может спасти? Слабая надежда, очень слабая. Нет. Он только присыпает тело камнями. Тело Пинцера, его грязно-жёлтую куртку без последней пуговицы. Петер снимает рубашку и майку, накрывает рыжеволосую голову белым.