Колкая малина. Книга третья

Я с утра с неотвратимостью встречался,
Чему, конечно, очень сильно удивился.
Я перед ней, похоже, сильно разболтался,
Наверно от того, что не опохмелился.

Дама уже взрослая и очень беспокойная,

И потому всё время крутит головой.
Притом она глазастая и эталонно стройная,
И совсем не интересовалась мной.

В ней сливалось время и пространство,

И мир метался между небом и землёй.
Здесь мы задыхались от непостоянства,
И каждый становился сам себе судьёй.

Неотвратимость ничему не удивлялась,

Её загадочный портрет куда-то провалился.
Она меня, наверно, испугалась,
Когда я наконец-то похмелился.

Вы дайте мне пропить свою свободу,

Подарите меня идолам обмана
Или по кускам скормите кукловоду,
А не то я сам убью Левиафана.

Я с неотвратимостью сумел поговорить

И уверен, что смогу с колен подняться,
Восстать, вооружиться, победить
И, может быть, погибнуть, но не сдаться.

Белые глаза

На весенней запашке стогектарного поля,
Где к обеду солнце пригревает
                  и противно орёт вороньё,
У тракториста по прозвищу Гриня-Неволя
На лемех намоталось какое-то тряпьё.

Тракторист-Неволя встал перекурить

И увидел, что сорока в том тряпье копается:
Она чем-то собиралась закусить
И явно, что по-своему ругается.

У Грини не бывает долгою разборка,

И монтировка – третья рука.
Оказалось, что когда-то это была гимнастёрка,
На которой блестела медаль «ХХ лет РККА».

Он это поле помнил с ранних лет,

Там, когда проходят майские дожди,
Удивлённо белыми глазами
Человеческие кости смотрят из земли.

Гриня уже много перевидел всякой срани,

Но ему было понять не под силу,
Что, если это поле было полем брани,
Почему он пашет братскую могилу?

Они лежат в лесах и в ковылях

И не просят им молитвами воздать,
Но мы обязаны на вспаханных полях
Их останки бренные собрать.

Бревно