Колхозник Филя

– Вот, такие дела, Петорович!.. – Семен затушил об корягу окурок и отбросил его далеко в сторону. – Мало кто знает про эту мою эпопею, – да, вот, я забыть не могу… – Семён жестом попросил у агронома еще одну папиросу из пачки, которую Владимир Петрович все это время терзал в руках; дунул внутрь бумажного мундштука папиросы, сдавил его по бокам с одной стороны, прикусив с другой, – но прикуривать не стал. Минуту – другую сидели молча.

– А ты знаешь, Семен, я тебе тоже расскажу один случай, – продолжил разговор Владимир Петрович, – я от тещи своей слыхал, – ну, они с тестем живут в хуторе Гремячем Рябовского сельсовета, это на границе с Ростовской областью, – 120 километров отсюда…

– Да, знаю – где-то за Родничками там …

– Во-во!.. – Так, вот, тесть – то мой в плену у немцев был с самого начала войны, – а теща там, в Гремячем, все время прожила, на полях в колхозе работала… Там, кстати, от Гремячего до Вешенской – 40 километров, – так в войну в хуторе, говорит, окна дребезжали от пушечных выстрелов, – на той же стороне Дона уже немцы да итальянцы стояли. Так, вот, слушай, – что там было – то, – и агроном поведал Семену историю, услышанную от тещи и подтвержденную другими жителями х. Гремячий.

Глава 6

В начале 1943 года через степной хутор Гремячий в сторону Вёшенской на фронт двигались крытые брезентом «Катюши», шли пешком подразделения личного состава, иногда даже пролетали самолеты.

После того, как немецкая 6-я армия капитулировала под Сталинградом, с февраля 1943г. со стороны Вёшек через Гремячий обратным курсом потянулись колонны военнопленных. Они шли морально угнетенные, измученные 40-километровым маршем через изрезанные балками заснеженные степи, и являли собой жалкое зрелище. Но им предстояла ещё более изнурительная 70-километровая прогулка: через х. Рябовский – на станцию Филоново.

Одна из таких колонн остановилась в Гремячем на короткий привал.

«Итальянцы!.. Итальянцы!..» – пронеслась новость среди хуторян, которые со смешанными чувствами вглядывались в закоченевшие лица уроженцев солнечного средиземноморья.

Среди пленных заметным болезненным состоянием выделялся один молодой солдат, – среднего роста, худой как жердь, с живыми темными глазами поверх огромного горбатого носа, чем-то смахивавший на цыгана; он сидел на снегу, как бы полулежа на коленках, оперевшись одной рукой на землю, и растерянно смотрел по сторонам. Он явно не мог идти дальше. Старший конвоя, – неопределенного возраста исхудавший старший лейтенант в белом затертом полушубке и потрепанной ушанке со звездой, с красным небритым лицом и перекинутой через плечо сумкой-планшетом, – спросил у собравшихся, в основном женщин и стариков, есть ли добровольцы взять этого доходягу к себе домой на излечение.

И что же? – чисто из человеческого христианского сострадания на это согласилась одинокая пожилая казачка Фекла.

Итальянец, не веря своему счастью, – откуда взялись силы, – как-то подполз к ней, и прилюдно стал целовать спасительнице ее огрубевшие от непосильного труда руки. Причем, продолжал это делать до тех пор, пока его не оттащили, едва не оторвав широченный воротник его потрёпанной шинели.

– Грациа!.. Грациа!.. Грациа!.. – как заведённый продолжал твердить он на непонятном языке, не обращая внимания на свой испорченный прикид…

К весне советская колхозница Фекла поставила на ноги казалось бы безнадёжно захиревшего посланца Муссолини. Она же и нарекла его Филей – скорее всего, из-за созвучности с его католическим именем.

Предметно судьбой итальянца как военнопленного в то время никто не занимался, – был недосуг, шла война. Казалось, про него просто забыли. Но, тем не менее, советские власти из виду его не упускали: когда пленный окреп, ему порекомендовали без промедлений приобщиться к труду на благо социалистического государства.

Выяснилось, что на фронте новоиспечённый колхозник Филя колесил по задонским буграм на армейском тыловом грузовике, – это и определило род его занятий на новом колхозном поприще.

В те годы в Гремячем, как и в других хуторах, централизованной подачи электричества не было. Ток поступал в строго определённое время, и на наиболее важные объекты, – от дизель – генератора; а проще говоря – от прикрученного к станине обыкновенного тракторного двигателя, к которому был подсоединен генератор.

«Движок» – так называли эти немудреные устройства по всей России. Именно из тех времён дошла до нас расхожая хохма от любителей колхозного кинопроката: «Кина не будет – хлопцы в движок насс…и»