Колхозник Филя

Там, где заводь граничит с быстрым течением, неустанно крутятся миниатюрные водовороты, а редкие торчащие стебли куги, дрожа от напора воды и издавая при этом какие-то странные зудящие звуки, равномерно покачиваются из стороны в сторону. Вокруг них назойливо снуют сине-зеленые бархатные стрекозы, пытаясь, словно ковбой – мустанга, оседлать эти своенравные тростинки.

Веревками, прикрепленными к скамейкам, дед с Колькой привязываются к кусту осоки, и начинают разматывать удочки. В ту же минуту несколькими метрами ниже из прибрежной травы демонстративно вылез уж и, презрительно извиваясь всем телом, натужно поплыл к противоположному берегу, словно показывая всем своим видом, что не желает иметь с нами ничего общего. Прямо под баркасом беспечно ходят изящные красноперки.

Ещё дальше, на границе травы и открытой воды, сопровождаемый веером брызг чудовищный грохот вновь напомнил о повсеместном присутствии в зеленоватой хоперской воде исполинских хищников…

…Колька открыл глаза… Мать кочергой сдвигала на чугунной плите кольца после засыпки в печку угля.

– Вставайте, в школу собирайтесь!..

Глава 5

Однако, нам уже давно пора вернуться на поляну Панского леса, где мы оставили агронома Владимира Петровича наедине с Семеном Михальчуком.

– Уж больно надоел ты, Петрович, – продолжал Семен, – своими проверками: как я там пашу, да по норме ли заглубляю плуг… ты ж все ходил мерил спичечным коробком, – да укорял меня, что я ношусь на тракторе, как угорелый… понятно, тебе надо по правилам. А я чем глубже пашу – тем, естественно, медленнее, и тем меньше заработаю. И, вот, ты как-то подъезжаешь ко мне в поле на «Москвиче» – а я уже гаечный ключ на «36» приготовил… думаю, нагнешься к плугу… да смотрю – у тебя в машине сидит еще твоя жена с маленьким дитём… в общем, прости меня, Петрович… эх!.. – Михальчук закрутил головой в разные стороны, словно уворачивался от пчелы или пытался отыскать то, в чем в данный момент остро нуждался. – На мне, Петрович, ведь, и так одна смерть имеется… да, нет – успокоил Семен агронома, – это было еще во время войны, я попал в плен к немцам…

– Ну-ка, – подожди, Семен, – я сейчас…

Агроном быстрым шагом направился к тому месту, где сидел. Там он сложил в сетку-авоську ту самую бутылку водки, два стакана, какую-то немудреную закуску, и вернулся к Семену. Они сели на лежащую корягу, по которой сновали вездесущие муравьи. Агроном налил до половины два стакана, протянул один Семену.

– Ну, давай, – чтоб разговор лучше клеился. Чокнувшись, они выпили. – Ну, так, что ты там хотел рассказать, Семен? – закусывая пирожком с картошкой и толстым куском сала с прожилками, напомнил агроном.

– Да, «что-что»?.. – загубил я поневоле одну душу, – хоть и не нашу… – Михальчук, пошарив по карманам, достал папиросу. – Дай спичек…

Закурили. Минуту сидели молча.

– Ну, слушай!.. – сказал Семен, и, глядя под ноги, опираясь локтями на коленки, стал рассказывать свою историю.

В августе 1941г. в лагере на территории Германии, где содержались советские военнопленные, несколько десятков физически крепких узников построили в одну шеренгу. Немецкие землевладельцы разбирали их по своим владениям для использования в качестве дармовой рабочей силы.

– Du bist Kolchosbauer? – ткнул пальцем в Семена гитлеровский офицер.

– Колхозник, колхозник… – с готовностью закивал Михальчук, и, суетливо засунув пилотку в карман, показал свои трудовые ладони.

– Kommunist?.. – офицер, слегка наклонив голову на бок, пристально посмотрел Семену в глаза.

– Найн, найн, – ich bin беспартийный!!!.. – чуть ли не закричал Михальчук с ноткой ужаса в голосе, будто пациент сельской амбулатории, у которого напрасно подозревали холеру…

В усадьбе этого майора Семену вменили в обязанность ухаживать за коровами, лошадьми, птицей, а также выполнять по хозяйству другую повседневную работу; все это ему было привычно и знакомо. Переодели в обычную одежду, сносно кормили. «Надо же, – удивлялся Семен, – у ихних коров – тоже 2 рога, как и у наших; петухи так же бегают за курами, а те несут такие же белые яйца…»

Так, из огня да в полымя, Семен, бывший советский строитель коммунизма, – невольно стал добросовестно трудиться на благо германского империализма.

Майор каждый день куда-то уезжал, но к вечеру, как правило, возвращался. Семен считал его обычным тыловым приспособленцем, – из тех, которые любят потом рассказывать смазливым фройляйнам, как он на восточном фронте в танке горел, да через ствол вылазил.

С офицером жила его престарелая мать. Это была тощая, дряхлая и капризная, как все пенсионеры, старуха лет 90 от роду. Лишь только на крыльце, словно призрак, появлялся её горбатый абрис, все домочадцы с печатью ужаса на лице прятались кто куда, будто зеленые новобранцы – от ротного старшины – самодура. Даже сам майор, став по стойке «смирно», порой что-то выговаривал ей в корректной, но твердой форме – типа: «Идите, наслаждайтесь отдыхом, mutti !.. я сам во всём разберусь!..»