Коллапс. Гибель Советского Союза

А между тем очень быстро выяснилось, что времени на выстраивание «европейского дома» «по Горбачеву» отпущено в обрез. Предоставленная самой себе, коммунистическая номенклатура в Восточной Европе поняла, что ключи от ее будущего не в Москве, а в западных столицах и банках^[253]. В первую очередь это касалось партийных кругов Венгрии и Польши. Большая задолженность Западу и перспектива дефолта не оставила руководству этих стран ничего, кроме как включить оппозицию в правительство и надеяться, что Запад смягчит требования по долгам. Поначалу казалось, что в Польше такая сделка сработает – 4 июня 1989 года полякам было впервые за сорок с лишним лет проголосовать за конкурирующих кандидатов «Солидарности» на честных выборах. Это были уже вторые реальные выборы внутри социалистического блока после советских. На выборах Сената и одной трети Сейма, Национального собрания Польши, львиную долю мест получила оппозиция. Лидеры и активисты «Солидарности» разрывались между эйфорией и страхом. Прямо в день выборов произошла кровавая драма на площади Тяньаньмэнь в Китае. Как далеко поляки могут пойти, не спровоцировав применения силы со стороны Москвы? В состоянии неопределенности Сейм избрал генерала Ярузельского президентом страны с перевесом в несколько голосов. В Венгрии молодые люди, среди них Виктор Орбан, не боялись раскачать лодку коммунистического правления и проверить, крепок ли московский «поводок». Их примеру последовали и более осторожные лидеры венгерской компартии. В мае 1989 года премьер-министр Миклош Немет объявил, что из-за нехватки средств Венгрия начнет демонтаж дорогостоящей системы пограничных сооружений с Австрией, установленных в годы холодной войны. Вскоре ряды колючей проволоки на австро-венгерской границе стали убирать. Этот шаг, разрекламированный западной прессой как «разрушение железного занавеса», запустил цепную реакцию – в сентябре беженцы из Восточной Германии отправились в Венгрию якобы на отдых, но на самом деле – чтобы пересечь границу с Австрией, а затем эмигрировать оттуда в Западную Германию. За этим последовал общий политический кризис. В октябре Восточная Германия была уже охвачена лихорадкой народной революции – сотни тысяч людей в Лейпциге и других городах вышли на площади с экономическими, а затем и политическими требованиями^[254].

Несмотря на ясные предупреждения Яковлева и советских экспертов по Восточной Европе, Горбачев не ожидал такого стремительного развития событий. Все внимание советских реформаторов было поглощено кризисными событиями в самом СССР – а тут еще обвал коммунистических режимов в Восточной Европе. Вместо летнего отпуска Шеварднадзе и его верный помощник Степанов полетели в Абхазию, в Закавказье. Министру иностранных дел сверхдержавы пришлось урегулировать межнациональный конфликт в своей собственной республике и договариваться о перемирии между абхазами и грузинами. В разгар этой неблагодарной миссии из Москвы пришло известие, что в Польше Сейм избрал первого некоммунистического премьер-министра, Тадеуша Мазовецкого, одного из лидеров «Солидарности». «Ясно одно, – записал в своем дневнике Теймураз Степанов 19 августа 1989 года, – в польские дела встревать не будем – нам бы собственные привести в норму. Но как? Куда ни глянь взгляд – в Венгрию ли, в Прибалтику или за забор… – всюду развал порядка, прежнего положения вещей». На следующий день румынский правитель Чаушеску потребовал созвать экстренное заседание участников Варшавского договора. Степанов отреагировал с фатализмом: «В одночасье, спокойно, без конвульсий, без мучительной агонии кончается социализм в ключевой стране “Содружества”»^[255].

Душа у Шеварднадзе и его помощника разрывалась не из-за будущего Венгрии, Польши или даже Восточной Германии, а из-за трагедии на их собственной родине. Грузино-абхазский конфликт обострялся с каждым днем. Люди умственного труда и творческих профессий, которые всю жизнь были частью советской интеллигенции, оказались смертельными врагами в окопах национализма. Никто не хотел никаких компромиссов. Андрей Сахаров, потрясенный взрывом ненависти в Закавказье, призвал грузинскую интеллигенцию уважать права этнических меньшинств и охарактеризовал республику как «мини-империю». Это привело в ярость Звиада Гамсахурдиа, вождя грузинского восстания и организатора апрельских митингов в Тбилиси. Он обвинил Сахарова в том, что тот защищает «российский империализм», а его жену Елену Боннэр – в пропаганде «армянского национализма». Гамсахурдиа выступал за «Грузию для грузин», и за ним следовали толпы фанатиков, готовые затоптать любого несогласного. В сентябре 1989 года 89 процентов грузин считали, что их страна должна быть независимой от СССР^[256].