Коллекционер

благодарности, заставлял меня играть с ним в шахматы каждый день. Вот

тогда нас кто-то и сфотографировал для стенгазеты. А еще у меня была

большая фотокарточка всего нашего выпуска.

Только все они сгорели, когда Коля поджег бытовку. Это было в

позапрошлом году в Краснодарском крае, где мы строили свиноферму. Это

очень смешная история, только карточек жалко. Коля был из местных, а

другой - Аркадий из Самары, он любил хвалиться - и дом-то у него с

колоннами, и обстановка вся из красного дерева, и машина с кондиционером,

и кот какой-то голубой, а у Коли была только собака. Зато, если ему верить,

это была необыкновенная собака, она не только газеты с почты приносила,

но и водку из магазина. Аркадий обижался и говорил, что его кот ходит в

унитаз и спускает за собой воду. И так они спорили, чье животное умнее, и

доходило до того, что они хватали друг друга за грудки. Однажды Коля

доврался до того, что его пес сам поднимает телефонную трубку, и лает в нее

три раза, когда хозяев нет дома. Все понимали, что это он нарочно говорит,

чтобы позлить Аркадия, ведь у него и телефона-то не было, и Аркадий знал,

что это пустая болтовня, но он так рассердился, что бросился на Колю, и

задушил бы его, если бы бригадир не вступился. Аркадий вроде бы остыл, а

на утро поджег бытовку и ушел. Мне, кажется, не было у него никакого дома,

и кота тоже не было.

Фотограф как будто решил воздать Туристу сторицей за утраченные

реликвии. Одних крупных планов было нащелкано наверно на целый альбом,

а еще кадры с рубанком у верстака, с молотком на стропилах, за столом с

кружкой в цветочек... Турист не зажимался и не позировал - на всех кадрах

он оставался самим собой.

Все восприняли съемку, как забавный аттракцион, и фотографу

пришлось наделать кучу лишних снимков, на которых запечатлелись и

красавица Анюта с веточкой сирени в волосах, и братья Сдобниковы, и все

вместе, включая Будылина с высунутым языком.

А, между тем, на другом конце поселка империалист и сектант Биленко

улаживал свои сердечные дела.

Никто Свету Караваеву в церковь за руку не тянул - сама пришла. Отец

у нее был убежденный атеист и коммунист до мозга костей. До того, как

рухнула советская власть, он работал инструктором в райкоме партии. После

катастрофы, так он называл перестройку, он, в отличие от своих коллег, не

стал приспосабливаться к новым обстоятельствам, не пошел работать в

коммерческие структуры, куда его звали товарищи, а ушел на пенсию.

Целыми днями он сидел у телевизора, смотрел новости по всем каналам, и на

чем свет стоит костерил американцев, которые были виноваты во всех

несчастьях его бедного и доверчивого народа.

Мать, может, и догадывалась, что кто-то кроме американцев, всем, что

происходит, управляет, но никогда бы не осмелилась высказывать свои

взгляды. А Света была как мать, ну может быть немного как отец, когда дело

касалось происков империалистов.

Больше всего, однако, она боялась экзамена по математике. Не то,

чтобы она была дура набитая, просто она цепенела при виде математических

знаков, они были для нее как китайская грамота - сколько ни зубри значения

иероглифа, у него всегда найдется еще одно толкование. Вот уже много

ночей ей снился один и тот же сон: вот она достает билет, а там все написано

китайскими иероглифами, как в инструкции соковыжималки. Она пытается

что-то объяснить учительнице, но та ставит двойку и говорит: "Ты,

Караваева, в своем репертуаре".

Подруга посоветовала ей сходить в церковь - хуже не будет, а на

всякий случай заручиться поддержкой высших сил не мешает. Вот она и

решилась, повязала платочек, как ее научила подруга, и вошла под своды

храма.

Церковь была новая, деревянная, типовая, каких в 90-е годы, власть

построила тысячи по всей стране в знак примирения с религией. Раньше

верующие из поселка ходили молиться за пять километров в Ельцово, а

теперь обрели свой храм и своего священника, и не какого-нибудь замшелого

начетчика, а молодого и прогрессивного.

Батюшка стеснялся своего возраста, прыщей и жирных волос, и изо

всех сил старался казаться строже.

Он, как увидел Свету, сразу понял, что девушка впервые в церкви,

осадил, зашикавших было старух, и спросил ее:

- Крещеная?

- Бабушка крестила.

- Вы, я вижу, в первый раз в храме?

- Ага.

- Вам бы надо записаться в воскресную школу.

Батюшка имел квартиру в Москве, где жил с матушкой и тремя

дочерьми - Аграфеной, Евросиньей и Прасковьей, но на краю поселка у него

была дачка, где он проводил большую часть времени за изготовлением

миниатюрных рождественских вертепов. Фигурки Богородицы, Иосифа

Обручника и животных были из хлеба, а младенец в яслях - из чистого

сахара. Композиция помещалась в сосуде и, чтобы ее там соорудить

требовалось много терпения и сноровки. Эту технику он освоил еще в

детстве, когда занимался в модельном кружке Дворца пионеров.

В этом уединенном домике он наставлял на путь истинный и свою

новую прихожанку Светлану, которая постеснялась ходить в воскресную

школу вместе с первоклашками.

К катехизису она оказалась куда способнее, нежели к математике.

Через неделю она уже вполне профессионально могла перекреститься,