Коллекционеры и меценаты в России

Завещание было утверждено Московским окружным судом в мае 1902 г., причем оказалось, что общая сумма наследства Г. Г. Солодовникова составила почти 21 млн руб. Родственники получили 815 тыс. руб., а остальное пошло на общественные нужды^{63}. Столь крупного единовременного благотворительного пожертвования в России еще не было. Важно отметить, что средства предназначались для малоимущих слоев населения, положение которых вообще было чрезвычайно тяжелым. Остро стояла, например, жилищная проблема. По данным на 1899 г., население Москвы составляло более миллиона человек. Причем почти 200 тыс. ютилось в так называемых «коечно-каморочных квартирах», 10 % которых были лишены даже дневного света. В отчете Московской городской управы об этих трущобах говорилось: «Скученность населения, недостаток воздуха и света, сырость, холод, грязь — вот типичные особенности коечно-каморочных квартир» и признавалось, что «санитарные условия этих жилищ не поддаются никакому описанию»^{64}. Конечно, солодовниковские миллионы не могли существенно улучшить жилищные условия сотен тысяч людей, но все же на его средства было построено несколько благоустроенных домов в Москве^{65}.

Благотворительные занятия часто вызывались к жизни именно мировоззренческо-нравственными причинами, осознанием многими капиталистами того очевидного факта, что без улучшения жизни народных слоев невозможно гармоничное развитие общества. Конечно, сама по себе благотворительность нигде в мире не привела к сколько-нибудь ощутимому улучшению жизненных условий населения. Нищету и отсталость таким путем ликвидировать было нельзя, но можно было «облегчить себе душу», считая, что пожертвованиями помогли «ближнему своему».

В свою очередь, коллекционирование и меценатство отражали развитие культурных и эстетических запросов предпринимателей. Рост их богатства и экономической мощи приводил к изменению «социальной географии» в городах. Буржуазия вторгалась в самые фешенебельные районы, «захватывала» наиболее аристократические улицы, ранее заселенные почти исключительно дворянством. Интересные данные о социально-классовом составе домовладельцев на одной из центральных улиц Москвы, Малой Дмитровке, привел исследователь истории Москвы П. В. Сытин. Если в 1793 г. дворянству и чиновничеству принадлежало здесь почти 2/3 домовладений, то в 1914 г. картина была совершенно иной. Из общего числа 28 домовладений в их руках оказалось лишь четыре, а 20 принадлежало купцам и потомственным почетным гражданам^{66}.

Возводя собственные особняки или перекупая их у обедневших представителей «высшего сословия», капиталисты часто перенимали и уклад повседневной жизни дворянства, что называется, «из кожи лезли», чтобы доказать, что «они не хуже». Ливрейные лакеи, гувернантки, закрытые клубы, собственные выезды, «фамильные драгоценности», «семейное серебро» и т. п. атрибуты показного «аристократизма» охотно выставлялись напоказ. Один из известных русских историков, очевидец превращения «Москвы дворянской в Москву купеческую», констатировал: «С прогрессом капитала вырастало новое поколение купечества: культурные, получавшие воспитание под руководством иностранных гувернеров, заканчивающие образование за границей, отлично говорившие на иностранных языках и мало чем отличавшиеся по внешней обстановке жизни от крупного барства, разве только тем, что барство в такой обстановке исстари выросло, а высокое купечество ее наново вокруг себя заводило»^{67}.

Коллекционирование часто служило именно целям социального «самоутверждения». Иногда это носило довольно скандальный характер. Так, владелец крупной парфюмерной фабрики в Москве, обрусевший француз А. А. Брокар (умер в 1900 г.) на протяжении многих лет собирал самые различные предметы: картины, мебель, скульптуру, изделия из бронзы, фарфора и др. Покупки осуществлялись через антикваров, а иногда и просто на Сухаревском рынке самим «королем туалетного мыла и цветочных одеколонов». Мало разбираясь в искусстве и полагаясь исключительно на рекомендации случайных посредников и продавцов, А. А. Брокар собрал коллекцию живописи русских и европейских мастеров, большую часть которой, как оказалось после экспертиз в Петербурге и Париже, составляли подделки.