Коллекционеры и меценаты в России

Мало того, этот коллекционер еще и «питал страсть» к реставрации. Очевидец подобной деятельности, А. П. Бахрушин, описал некоторые эпизоды. В собрании А. А. Брокара была картина художника С. И. Грибкова, на которой была изображена кухарка, около которой сидел кот. Через некоторое время А. П. Бахрушин увидел ту же картину, но уже без кота и спросил об этом хозяина, который с удивительным простодушием ответил, что «кот ему не нравился» и он его убрал, или «попросту замазал»^{68}. Вопиющей была и «техника реставрации». «Раз, — вспоминал А. П. Бахрушин, — я застал у него реставратора, который у очень порядочной картины, по личному указанию Брокара, тут же стоявшего, прибавлял груди у декольтированной женщины, показавшиеся ему, Брокару, малыми»^{69}. Показательны и те жестокие условия, в которых содержался «домашний реставратор» — бедный художник, ученик Московского училища живописи, ваяния и зодчества, Н. И. Струнников. Денег ему А. А. Брокар не платил, а вносил за него лишь 50 рублей в Училище. Художнику была отведена в сторожке койка «пополам с рабочим, — так двое на одной кровати и спали, и кормили вместе с прислугой на кухне»^{70}. Согласно своим представлениям, этот «эстет-миллионер» часто «улучшал» и изделия из бронзы, и «розетку одного подсвечника привертывал к другому, к которому она, по его мнению, лучше идет, и наоборот; оттого такой безобразной, безвкусной бронзы, как у него, нельзя видеть»^{71}. Тонкий ценитель и настоящий знаток искусства, Алексей Петрович Бахрушин вполне справедливо восклицал: «Что же это как не глубокое невежество, не варварство?»^{72}.

Пренебрежительное отношение к деятелям искусства, в частности, к художникам, не было редкостью. Купцы-миллионеры часто смотрели на них лишь как на недостойных уважения поденщиков. С этой корпоративной хамской спесью пришлось столкнуться многим. Выдающийся художник-портретист В. А. Серов много раз с возмущением вспоминал, как ему, еще молодому, позировал московский «кондитерский король» А. И. Абрикосов. Являлся к нему художник на сеанс в десять часов утра и работал несколько часов. Причем регулярно владелец фирмы уходил в полдень завтракать, а затем возвращался и «продолжал позировать, ковыряя зубы зубочисткой»^{73}. Самому же портретисту ни разу не был предложен даже стакан чаю.

Однако среди предпринимателей были и настоящие ценители и знатоки, собравшие превосходные коллекции, являющиеся важной частью нашего культурного наследия. Один из специалистов «коллекционерского дела» писал: «За последние четверть века состав наших библиофилов изменился не мало. Наряду с людьми старого барского уклада людьми науки, литературы и государственной деятельности, все чаще и чаще начинают встречаться представители старых купеческих фамилий»^{74}. Подобное наблюдалось не только в среде библиофилов, но и в других областях собирательства. О некоторых из новых коллекционеров речь шла выше. Но были и другие. Нельзя не сказать о братьях Щукиных, совладельцах крупной фирмы по торговле хлопчатобумажной пряжей и тканями «И. В. Щукин с сыновьями»^{75}.

Петр Иванович Щукин (1853–1912) уже к концу XIX в. имел замечательную коллекцию древнерусского искусства, изделий народных промыслов, рукописей и книг, для которой построил специальное здание на Малой Грузинской улице, д. 15. Вся эта коллекция, включающая почти 15 тыс. экспонатов, была передана им в 1905 г. в дар Историческому музею. А. П. Бахрушин считал П. И. Щукина серьезнейшим знатоком, который «не собирает ничего, предварительно не собравши об этом предмете целую библиографию и не изучив его по книгам»^{76}.

Примечательна фигура и Сергея Ивановича Щукина (1854–1936), который играл заметную роль в деловой жизни. Этот коммерции-советник и купец первой гильдии входил в совет Московского учетного банка, был совладельцем и директором текстильных фирм «Э. Циндель» и Даниловская мануфактура. Однако особую известность он получил своей коллекцией европейских, в основном французских художников конца XIX — начала XX в.: Гогена, Курбе, Моне, Писсаро, Ренуара, Матисса и др. Известный общественный деятель, художник и собиратель русского искусства, князь С. А. Щербатов, находясь в эмиграции в Париже, заметил: «При бесспорно большой положительной роли художественного коллекционерства, которым увлекались видные представители нового класса передового купечества, было в этом увлечении, несмотря на кажущуюся утонченность, немало провинциализма, наивного преклонения перед последней модой парижского художественного рынка»^{77}. Однако этот представитель аристократического мира должен был признать, что собрание С. И. Щукина было одним из самых ярких явлений художественной жизни^{78}.