Коллекционеры и меценаты в России

В своем собирательстве он руководствовался исключительно собственными представлениями и эстетическим чувством, которые чаще всего не подводили его и которые он последовательно отстаивал. Даже такой влиятельный и темпераментный художественный критик как В. В. Стасов, этот страстный пропагандист эстетических концепций реализма, народного характера и демократизма искусства, обладавший во второй половине XIX в. огромным авторитетом в творческой среде, не сумел подчинить Павла Михайловича своим представлениям и взглядам, не смог сделать коллекционера эпигоном своей «направленческой» деятельности. В марте 1878 г. П. М. Третьяков писал ему: «Никак не могу согласиться с Вами, чтобы наши художники должны писать исключительно одни бытовые картины, других же сюжетов не отваживались касаться»^{131}. Через некоторое время он вполне определенно сформулировал свое отношение к нему: «Несмотря на то что я иногда не соглашаюсь с Вами, иногда расхожусь совершенно во взглядах, но я всегда глубоко уважал Вас и уважаю»^{132}. В 1880 г. в письме писателю и собирателю русской живописи В. М. Жемчужникову П. М. Третьяков заметил: «Я ни на минуту не заблуждаюсь в мнении о себе как знатоке с тонким чутьем и пониманием. Я просто искренний любитель. Никакие статьи ни мнения ни здешние, ни заграничные не имеют на меня никакого влияния»^{133}. Это было действительно так. Внимательно выслушивая оценки и суждения других, он в своем коллекционировании руководствовался исключительно собственными представлениями.

Выражал он несогласие даже с «самим Л. Н. Толстым», рекомендовавшим ему, например, приобрести одну из картин Н. Н. Ге, которая оставила собирателя равнодушным. Поясняя свою позицию, он писал Толстому в середине 1890 г.: «Я беру, весьма может быть ошибочно, все только то, что нахожу нужным для полной картины нашей живописи, избегая по возможности неприличного. Что Вы находите нужным, другие находят это ненужным, а нужным то, что для Вас не нужно…На моем коротком веку так на многое уже изменились взгляды, что я теряюсь в решении: кто прав? И продолжаю пополнять свое собрание без уверенности в пользе дела»^{134}.

Павел Михайлович выступал не только как коллекционер-приобретатель, но и как активный организатор художественного процесса. Его стараниями, например, была создана картинная галерея выдающихся представителей русской культуры. По заказам собирателя ведущими мастерами второй половины XIX в. были исполнены портреты И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского, И. А. Гончарова, Н. А. Некрасова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого, А. Н. Островского, Ф. И. Тютчева, Н. Г. Рубинштейна, П. И. Чайковского, Т. Г. Шевченко и др. Переписка П. М. Третьякова с И. Н. Крамским, И. Е. Репиным, В. Г. Перовым и другими живописцами показывает, какие большие организационные трудности и другие различные «издержки» часто приходилось преодолевать человеку, стремившемуся сохранить талантливые изображения выдающихся людей России. Замысел П. М. Третьякова, историческое значение его начинания находили отклик в творческой среде. В конце 70-х годов художник Н. Н. Ге писал ему: «Вы двадцать лет собираете портреты лучших людей русских, и это собрание, разумеется, желаете передать обществу, которому одному должно принадлежать такое собрание»^{135}.

Вера в силу и великую будущность национального искусства двигала собирательство П. М. Третьякова. Еще в 1865 г., обращаясь к художнику А. А. Риццони, он подчеркивал, что «многие положительно не хотят верить в хорошую будущность русского искусства и уверяют, что если иногда какой художник наш напишет недурную вещь, то так как-то случайно, а что он же потом увеличивает собой ряд бездарностей. Вы знаете я иного мнения, иначе я и не собирал бы коллекцию русских картин… и вот всякий успех, каждый шаг вперед мне очень дороги, и очень бы был я счастлив, если бы дождался и на нашей улице праздника»^{136}. Время все поставило на свои места, и сейчас никто не оспаривает те высочайшие эстетические, технические и нравственные позиции, которые по праву принадлежат русской школе живописи.