Коллекционеры и меценаты в России

Совершенно иной была ситуация в 50—60-х годах прошлого века, когда П. М. Третьякову приходилось часто самому не только оценивать, но и открывать неведомые никому таланты. Посещая вернисажи, знакомясь с произведениями живописи в мастерских художников, он вел себя крайне сдержанно и деликатно, но подолгу задерживался около понравившейся ему вещи, возвращался к ней и, если сговаривался с автором или владельцем о цене, — немедленно приобретал. Эта внешняя невозмутимость, даже замкнутость, отражавшие внутреннюю сосредоточенность, отмечались всеми очевидцами. Углубленное проникновение в «суть прекрасного» было характерной чертой коллекционера. Путешествуя, проводя много времени в крупнейших музеях и на выставках как в России, так и в Европе, Павел Михайлович чутко улавливал все новое и талантливое, что появлялось в изобразительном искусстве. Особым вниманием коллекционера, его моральной и материальной поддержкой пользовались передвижники. Работы И. Н. Крамского, В. Г. Перова, И. Е. Репина, В. Е. Маковского, К. А. Савицкого, В. Д. Поленова, В. И. Сурикова, Н. А. Ярошенко и целого ряда других мастеров этого мощного демократического течения в русском изобразительном искусстве второй половины XIX в. составили основную часть третьяковского собрания.

В своем собирательстве П. М. Третьяков не ограничивался работами какого-либо одного направления, а старался пополнять коллекцию лучшими произведениями не только новой школы, но и старых мастеров и приобретал картины А. П. Антропова, И. П. Аргунова, Ф. С. Рокотова, Д. Г. Левицкого и др.

Для молодых живописцев сам факт покупки работы Павлом Михайловичем воспринимался актом общественного признания творчества, что свидетельствовало об огромном авторитете художественного вкуса этого собирателя. В своих воспоминаниях А. Н. Бенуа описал удивление и восторг, которые он испытал, узнав о приобретении П. М. Третьяковым одной из его первых работ^{137}. Художник М. В. Нестеров откровенно писал, что «каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею, а моей тем более…»^{138}Однако творчество некоторых мастеров, в первую очередь тех, которые не входили в круг им особенно любимых передвижников и «исповедовавших» иные эстетические концепции, «русский Медичи» не смог первоначально оценить по достоинству (например, М. А. Врубеля).

Сам масштаб собирательства свидетельствовал о грандиозности замысла П. М. Третьякова и требовал от него крупных материальных затрат. Финансовая сторона коллекционерства этого московского купца специально не изучалась, хотя несомненно, что его материальные возможности значительно расширились после организации прибыльного промышленного производства. В письмах и документах встречается немало данных о тех суммах, которые платил П. М. Третьяков за отдельные вещи, а иногда и за их коллекции. Диапазон выплат колебался от нескольких десятков рублей до десятков тысяч.

Каковы же были его доходы? Точными данными мы не располагаем, и если подобная информация и сохранилась, то еще не введена в научный оборот. Конечно, он был состоятельным человеком, но по своим финансовым возможностям уступал многим другим предпринимателям, в числе которых были настоящие тузы-миллионеры, в то же время не сделавшие и малой доли того большого общеполезного дела, которое делал П. М. Третьяков. В 1876 г., обращаясь к И. Н. Крамскому, Павел Михайлович заметил: «Кстати о моих средствах. Слово громадные весьма растяжимо: не говоря о фон Мекках и Дер-визах, в Москве многие богаче моего брата, а мои средства в шесть раз меньше моего брата; но я никому не завидую, а работаю потому, что не могу не работать»^{139}. В одном из писем В. В. Стасову, датируемом 1878 г., он пояснял, что не может заплатить за собрание В. В. Верещагина (20 полотен так называемого «туркестанского цикла») более 75 тыс. руб., так как не имеет тех средств, «какими некоторым могут казаться». И далее писал: «Я не концессионер, не подрядчик, имею на своем попечении школу глухонемых; обязан продолжать начатое дело — собирание русских картин (некоторые вообразили, что с приобретением ташкентской коллекции Верещагина я перестану собирать картины и ошиблись); вот почему я вынужден выставлять денежный вопрос на первый план»^{140}.