Коллекционеры и меценаты в России

Пользовался в начале XX в. известностью и в среде лидеров либерального движения а в его особняке происходили даже полулегальные заседания земцев-конституционалистов в конце 1904 г.^{287} Однако особых симпатий, насколько известно, к этим деятелям С. Т. Морозов не питал. Его интересовали другие люди. «Не знаю, — писал А. М. Горький, — были ли у Морозова друзья из людей его круга, — я его встречал только в компании студентов, серьезно занимающихся наукой или вопросами революционного движения. Но раза два, три, наблюдая его среди купечества, я видел, что он относится к людям неприязненно, иронически, говорит с ними командующим тоном, а они, видимо, тоже не очень любили его и как будто немножко побаивались. Но слушали — внимательно»^{288}. Друзей этого круга действительно не было, а купечество он называл презрительно «волчьей стаей»^{289}.

Задолго до первой российской революции С. Т. Морозов почувствовал ее приближение, в чем проявилась его удивительная социальная прозорливость. Помогая революционерам, он не стремился, так сказать, подстраховаться на всякий случай и мыслил другими категориями. «Вы считаете революцию неизбежной?» — спросил у него А. М. Горький. «Конечно, — ответил Савва Тимофеевич. — Только этим путем и достижима европеизация России, пробуждение ее сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных драм к трагедии. Это нас сделает другими людьми»^{290}. Ответ просто поразительный, если принять во внимание, что такие слова произносил крупнейший капиталист, человек, который, казалось бы, имел все основания быть довольным. Прекрасно отдавал себе отчет в том, что революция могла смести таких, как он, но его интересовала в первую очередь судьба страны, а не собственные интересы. Помогал делу большевиков вполне осознанно и деньгами, и даже личным участием: нелегально провозил типографские шрифты, прятал от полиции известного большевика Н. Э. Баумана и даже доставлял запрещенную литературу на свою фабрику. Читал с интересом работы В. И. Ленина, высоко оценивал исторические перспективы большевизма, считал, что это течение в русском освободительном движении сыграет «огромную роль»^{291}.

Что это? Человек, потерявший свои социальные ориентиры или увидевший то, что другим было не дано увидеть? Очевидно, и то, и другое. Превращаясь в чужого «среди своих», он пытался обрести опору в иной среде, но это сделать не удавалось. По словам А. М. Горького, «он упорно искал людей, которые стремились так или иначе осмыслить жизнь, но, встречаясь и беседуя с ними, Савва не находил слов, чтоб понятно рассказать себя, и люди уходили от него, унося впечатление темной спутанности»^{292}. Пожалуй, только А. М. Горький, которого С. Т. Морозов ценил и искренне любил (лично познакомились они в конце 1900 г.), отвечал ему взаимной симпатией и называл его своим близким другом^{293}.

С другой стороны, отношения, скажем, с А. П. Чеховым не сложились. Великий писатель много раз встречался с Саввой Тимофеевичем, бывал у него в гостях в Покровском^{294}, в доме на Спиридоновке, ездил даже с ним летом 1902 г. в пермское имение Морозовых Всеволодово-Вильву, где Савва построил школу его имени. Однако никакой душевной близости между ними не было, и деловая и импульсивная натура С. Т. Морозова не вызывала симпатий у А. П. Чехова. Имея в виду Савву Тимофеевича, он однажды язвительно заметил: «Дай им волю, они купят всю интеллигенцию поштучно»^{295}.

Искренние чувства и даже восторженное преклонение испытывал С. Т. Морозов к актрисе М. Ф. Андреевой, с которой он близко общался последние годы своей жизни, что не составляло секрета и для окружающих. Деликатнейший Константин Сергеевич Станиславский в феврале 1902 г. писал М. Ф. Андреевой: «Отношение Саввы Тимофеевича к Вам — исключительное. Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву, и Вы это знаете и относитесь к ним бережно, почтительно…»^{296} Через много лет сама Мария Федоровна свидетельствовала: «Мы любили друг друга крепко хорошей любовью долголетних друзей, и я горжусь такими отношениями с одним из благороднейших людей, встретившихся мне в жизни, считаю незаслуженным с моей стороны счастьем»^{297}.

В разговоре с А. М. Горьким С. Т. Морозов однажды сказал, что есть люди, «очень заинтересованные в том, чтоб я ушел или издох…»^{298} Такая резкая оценка не была лишена известных оснований. Чем больше Савва отрывался от своего круга, чем дальше отходил от обычных купеческих «чудачеств» и все сильнее связывал себя с людьми и делами, враждебными существовавшим порядкам, тем ощутимее было недоброжелательное отношение к нему и со стороны властей, и со стороны родственников.