Коллекционеры и меценаты в России

Смерть примирила Савву Тимофеевича с родственниками. Согласно христианским канонам, самоубийцу нельзя хоронить по церковным обрядам (старообрядческие нормы в этом смысле не были исключением). Морозов-ский клан объединяется и, используя и связи, и деньги, начинает добиваться разрешения на похороны. Необходимо было получить разрешение от властей. Были представлены путаные и довольно разноречивые свидетельства врачей, в которых утверждалось, что вроде бы смерть была результатом «внезапно наступившего аффекта» (следовательно, нельзя ее рассматривать как обычное самоубийство), но в то же время Савву Тимофеевича нельзя считать и душевнобольным (признание его таковым было нежелательно для престижа семьи). Вот какое заключение дал, например, личный врач, Ф. А. Гриневский: «Главной и вероятней всего единственной причиной нервного расстройства было переутомление, вызванное как общественными, так и специально фабричными делами и связанным с ними рабочим вопросом. К началу марта после продолжительных забастовок рабочих на фабрике наступил резкий упадок физических и нравственных сил»^{319}. «Знал я Морозова, — продолжает этот эскулап, — более двадцати лет и состоял последние десять лет его личным врачом, я могу засвидетельствовать, что предотвратить этот печальный исход не было никакой возможности. С одной стороны, он не был психически болен какой-либо определенной психической болезнью, которая давала бы право ограничивать его право и самостоятельность; с другой — при врожденной непреклонности и упорстве в достижении ранее намеченной цели — он не поддавался никаким убеждениям и доводам. Признавая свои поступки в рабочем вопросе во многом ошибочными и ошибки эти непоправимыми — он видел один выход в самоубийстве»^{320}.

Получая морозовские деньги, этот врач знал, что делал и писал то, что было нужно и самим хозяевам, и государственным чиновникам. Оказывается, «ошибочное» отношение к рабочим привело С. Т. Морозова к самоубийству. Поразительный по своей циничности документ. Однако такие, с позволения сказать, свидетельства власть имущих вполне устраивали, и 28 мая исполняющий обязанности московского генерал-губернатора в секретном рапорте доносил в Петербург: «Усматривая из свидетельств врачей Селивановского и Гриневского, что мануфактур-советник Савва Тимофеевич Морозов лишил себя жизни в припадке психического расстройства, предложил Градоначальнику сделать распоряжение о выдаче удостоверения о неимении препятствий к преданию тела Морозова земле по христианскому обряду»^{321}. На Рогожском кладбище 29 мая были организованы пышные похороны, а затем поминальный обед на 900 персон.

Незадолго до смерти С. Т. Морозов застраховал свою жизнь на 100 тыс. руб. Страховой полис «на предъявителя» вручил своему другу, актрисе и революционерке М. Ф. Андреевой, которая передала значительную часть средств в фонд большевистской партии^{322}. Этот факт подчеркивает и то, что С. Т. Морозов до конца оставался верен делу революционного переустройства своей родины, и то, что его уход из жизни не был результатом «состояния аффекта», а был продуманным шагом. Сохранилась предсмертная записка, которая была переслана из Франции по каналам русского Министерства иностранных дел московскому губернатору. На клочке простой бумаги всего несколько строк — и вся жизнь Саввы Тимофеевича: «В моей смерти прошу никого не винить»^{323}. Действительно, кого-то конкретно винить нельзя. Он оторвался от своего класса и оказался в разладе не только с социальной средой, но и с самим собой, что и предопределило трагический исход.

Савва Тимофеевич оставил духовное завещание, утвержденное к исполнению Московским окружным судом 21 июля 1905 г. Хотя этот документ обнаружить не удалось, есть основания считать, что его вдова получила основную часть наследства. К ней перешла и недвижимость, и ценные бумаги, однако она продает основную часть дивидендных бумаг Никольской мануфактуры, и к 1914 г. в распоряжении З. Г. Рейнбот остается лишь 120 паев фирмы^{324}.

Яркая и короткая жизнь С. Т. Морозова, его трагическая судьба представляют интерес сами по себе. Однако фигура этого предпринимателя примечательна и в ряду щедрых филантропов. Он помогал много и часто и отдельным лицам, и различным учреждениям, и организациям. Иногда его пожертвования были весьма значительными. Только в начале XX в. он выделил несколько десятков тысяч рублей на строительство родильного приюта при Староекатерининской больнице^{325} (ныне Московский областной научно-исследовательский клинический институт им. М. Ф. Владимирова) и 100 тыс. руб. «на дело призрения душевнобольных в Москве»^{326}.