Колодец и бабочка

Обе рассмеялись и чокнулись бокалами.

Хорошо было сидеть здесь в цветах, над вечерним двором, в медленно остывающем воздухе и потягивать чилийское. Наташа взглянула на часы:

– Пойду проведаю, как там Мария Семёновна…

Она догадывалась, что Татьяне, истерзанной репликами мужа, возвращаться к столу не хочется.

Наташа шагнула с балкона в темную кухню и не сразу заметила, что здесь кто-то есть. Свет был выключен. Александр, сидевший в углу на табуретке, выпрямился и шагнул навстречу.

– А с ней, я вижу, ты разговариваешь, – он кивнул на балконную дверь. – И о чем вы, девочки, там чирикали? Что у вас за тайны?

Он нетвердо стоял на ногах, от него разило спиртным.

Наташа молча попыталась выйти из кухни. Александр преградил ей путь.

– Ты бы ей не доверяла, – посоветовал он. – А кстати, надо выпить. За доверие.

Он ловко разлил по стопкам водку.

– Что молчишь, учителька? На балконе заливалась как соловей. Давай поговорим.

Наташа молчала, спокойно глядя на него. Александр начал заводиться.

– Я не понял, ты нами брезгуешь, так, получается? В нашем присутствии у тебя голос пропадает? Мы для тебя, герцогинюшки, рылом не вышли?

Наташе надоели эти пьяные наскоки, и тыканье, и весь Александр, который был хамом в драных носках и больше никем. Она шагнула в сторону, собираясь обойти его, и он схватил ее за запястье.

Если бы не было вчерашнего дня, Наташа растерялась бы. Спасовала перед грубой силой. Крикнула, позвала на помощь Татьяну… Выставила бы перед собой, как щит, другого человека, прикрылась бы им. Но после нападения ее тело отреагировало быстрее, чем она успела что-то сообразить. Свободной рукой Наташа схватила рюмку с водкой и выплеснула Александру в лицо.

Он взвыл, выпустил ее и метнулся в ванную. Наташа, морщась, потерла запястье: на коже остались следы.

Попрощалась и ушла сонная соседка. Александр заперся в ванной комнате и не появлялся. Наташа мельком подумала без всякого раскаяния, уж не сожгла ли она ему роговицу.

Мария Семёновна взяла гитару и перебирала струны. Татьяна вернулась в комнату, села в кресло. Пьяненькие, умиленные, все слушали теньканье гитары. Дмитрий склонился над матерью, обнял ее:

– Мам, а мам…

– Что?

– А вот скажи как на духу… Жалеешь, что не отдала нам деньги? – Он шутливо погладил ее по плечу. – Ведь все ушло, все накопления твои. И кому – бесчестным людям! А могли бы пойти нам, на доброе дело.

– Может, и жалею немного, – тягуче согласилась Мария Семёновна. – Надо было их разделить и вам раздать.

– Вам – это кому?

– Ну, тебе и Алине. Раз они все равно пропали, пусть бы хоть вас порадовали.

Логики в этом высказывании не было, но никого, кроме Наташи, это не смутило.

– Правильно! – одобрил Дмитрий, покачиваясь.

– А почему именно вам, – продолжала Мария Семёновна свою мысль, явно очень важную для нее, – потому что вы у меня недотыкомки. Денег жалко, а вас жалко еще больше. Неприкаянные вы оба. Гляжу на вас – и сердце рвется.

– Почему это мы недотыкомки? – обиженно спросил Дмитрий.

– Ты – неудачливый. Алина… Ох, Алина бестолковая.

– Мама! – укоризненно сказала Алина.

– Бестолковая! – с нажимом повторила старуха. – Не пригодна ни к какому осмысленному делу, разумом и душой маленькая, как ребенок… Как вас не пожалеть, бедоси вы мои, бедоси…

– А я? – вдруг напряженно спросила Таня. Ее винный румянец исчез, она выглядела очень бледной в полумраке комнаты. – Мама, а меня ты совсем не жалеешь?

Старуха изумленно уставилась на нее. Видимо, сама мысль показалась ей новой и необычной – она молчала, забыв про гитару.

Татьяна подалась вперед.

– Думаешь, мне твоей жалости не нужно? Ты всех пожалела, всех приголубила: Димку, Алинку… А как же я? Я ведь тоже твой ребенок, мама! Кто меня пожалеет? За меня у тебя душа не болит: ты видишь, что я справляюсь. А какой ценой мне это дается – замечаешь? Ты посмотри на меня, мама! Я в сорок два выгляжу на пятьдесят. У меня вся голова седая. Я как лошадь пашу, без продыху, без выходных, последний раз в отпуске была три года назад, – только чтобы иметь возможность вам помочь, когда понадобится, вы же все ко мне бежите со своими проблемами… Ты думаешь, я на это жалуюсь? Не на это, мама! А на то, что ты меня, свою дочь, никогда не пожалеешь. Ты даже сейчас в дележке этой дурацкой забыла про меня, словно меня и нету, словно у тебя два ребенка, а не три…

Голос у нее пресекся, она прижала ладонь к горлу.

Старуха по-прежнему молчала, рассматривая Татьяну так, будто увидела впервые в жизни.

– Жалости тебе захотелось…

Все обернулись. В дверях стоял Александр, широко осклабившись. Глаза у него были покрасневшие, но на Наташу он даже не взглянул.

– Жалости требует наша курочка…

Позже Наташа думала, что это она была виновата в случившемся. Это она унизила его. На гостье Александр отыграться не мог – и сорвался на жене.

– Как ты смеешь, бесстыжая морда, требовать жалости!

– Саня, Саня, ты чего… – заторопился Дмитрий.

– Погоди, не лезь, – с расстановкой сказал Александр. – Ты ничего не знаешь. Ты же с любимыми родственничками не поделилась, Танюха! А я тайны не люблю! Секретов от семьи не держим!