Труба ответила голодным гулом, понятно стало - там подземелье немалых размеров. Преисподняя. Метрового диаметра железобетонный тоннель уходил горизонтально прямо в стену и, стало быть, вывести должен был к нулевому ярусу дорожной развязки. Валентин осмотрел остатки старой кладки, прочёл оттиснутую на буром кирпиче надпись "1862", удивился (дом генеральши Поповой был построен значительно позже, лет через сорок), прикинул на глаз ширину раскрытия трещины в стене пристройки, - но всё это мимоходом. Не лезть же в кошачий лаз! Зачем? Решит Васильева вдова вернуться - вернётся. Выяснять, за каким чёртом строителям дорожной развязки понадобилось ломать снизу старый фундамент и закладывать трубу, тоже показалось бывшему артмастеру неинтересным. В конце концов, дверь вскрыл не из чистого любопытства и не за кошкой гнался.
- Пришёл сюда по дрова, так и занимайся дровами, - строго приказал себе Валентин Юрьевич. Вцепился в доску, желая отодрать, и тут услышал из железобетонной преисподней шум, как будто катили по трубе камни. "Хватит загадок", - проворчал он, понатужился, оторвал доску. Скрипнули ржавые гвозди, с треском отлетели щепы - гниловата доска и ничего в этом странного нет, если всё время несло из подземелья паром.
- Ничего странного нет в том, что Гарик с радостью продал эту халупу. Правильно её признали аварийной, жить здесь нельзя, адское место, - с отвращением оглядывая пущенные над просевшей землёю лаги, проговорил Ключик. Поддев топором, отодрал ещё одну доску - теперь не только кошка, средней комплекции человек легко смог бы спуститься в преисподнюю. Сложив три доски одну на другую, решил, что на первый раз дров хватит. Оставалось напилить и наколоть. Этим делом Ключик решил во дворе заняться: жутковато было ему рядом с дьявольской трубой, лишнюю минуту провести в квартире номер шесть не хотелось.
Затворив за собою дверь пристройки, Валентин услышал сверху невнятные окрики. Звали, конечно же, не его, но он всё же втянул голову в плечи и кинулся к лестнице. Поднимался в спешке, с грохотом уронил доски. Суетливо, без шума, собрал, но зря старался. Те ребята наверху не интересовались живностью, копошившейся в колодце: человек и кот были им равно безразличны. Они перекликались в свинцовой выси, как диковинные птицы, зудели свёрлами и свистели дисковой пилой. Ключик наскоро разделал одну доску, остальные оставил на веранде. Во-первых, хотелось поскорее опробовать печку, во-вторых, к вечеру строители должны уйти, тогда можно будет наколоть дров во дворе с полным комфортом.
Разожжённая упаковочной бумагой и щепками печка дымила. Где-то Ключик прочёл, что так и должно быть, пока не разогреется печное нутро и не потянет жестяной коленчатый удав из комнаты холодный воздух в полную силу.
- Грейся, я пока сбегаю...
За чем собрался сбегать в квартиру, не сказал, потому что не ещё решил. Оказавшись там, стал собирать вещи - бездумно, что попадалось под руку. Взял: одеяла, пачку чаю, кружку, ложку, большую кастрюлю. Хотел прихватить стул, но передумал. Трофейная кровать, найденная в квартире товарища Гольц, показалась ему удобнее. Напоследок заглянул в гостиную и взял почитать "Триумфальную арку" Ремарка. Почему выбрал именно её - непонятно. Происходящее казалось Валентину вязким кошмаром, стоит ли во сне удивляться иррациональности обстоятельств и собственной странной реакции? Просто нужно проснуться.
Но пробуждение не наступило. В разогретом печном нутре гудел огонь, из коленного сочленения с шипеньем капала чёрная жижа, по кухне Ядвиги Адамовны волнами расползалось сухое тепло. Ключик, обжегшись, отвалил печную дверцу, подбросил дровишек (удав оказался существом прожорливым), локтем прихлопнул удавий рот и задвижку защёлкнул поленом. По рецепту Ядвиги Вишневской для чая следовало взять талую воду. Ключик опрометью выскочил во двор, нагрёб полную кастрюлю снега, и, не поднимая головы, кинулся обратно. Голоса в вышине перекликались по-прежнему, краем глаза Валентин Юрьевич приметил силуэты на северной низкой стене, но вглядываться не стал.
Грязноватой воды из трёх литров снега получилось до обидного мало. Чтобы не таскаться с горячей кастрюлей, Ключик топором насбивал с крыши пристройки охапку сосулек. Строители не обратили на него внимания, хоть нашумел изрядно. Он осмелел, голову больше не втягивал в плечи и по двору не бегал, ходил спокойно. Вернувшись, напихал в кастрюлю ледяных обломков, разложил кровать и бросил на неё ворох одеял. Пока суд да дело, можно было почитать. В комнате стояла томная жара, сверчком потрескивала печка; шипели, изредка постреливали в обожжённом её нутре уголья. Ключик подбросил сыроватое, в струпьях краски, полено и со стоном лёг. Кровать протестующе пискнула, защёлкала, когда он, возясь, подставил под голову руку. Шелестнули желтоватые страницы. Ночной Париж. Холодно. Это в Париже-то холодно, в ноябре?! Какая-то женщина. Рядом Сена. Вид на реку.