Колокол и держава

Дмитрию Борецкому показалось, что он только что задремал, но, открыв глаза, увидел, что солнце уже встает над туманной рекой. Потом услышал тревожный голос оруженосца Прокши:

– Просыпайся, боярин! Владычный полк уходит!

– Куда уходит? – спросонья не понял Дмитрий.

– Да, похоже, в Новгород возвращается!

Сон как рукой сняло. Дмитрий с разбегу влетел в седло и бешеным галопом помчался вслед за уходившим на рысях владычным полком. Обогнав колонну, круто развернул коня, преграждая путь владычному воеводе и софийскому ключнику. Прокричал, задыхаясь от гнева:

– Почто уходите?! Кто приказал?!

– Владыка нас только на Псков благословил, а с великим князем биться не велел, – смиренно потупив глаза, отвечал ключник.

– А ну поворачивай назад! – крикнул Дмитрий, хватаясь за рукоять меча.

– Уймись, боярин, – буркнул воевода. – Сам ведаешь, мы люди подневольные.

– Иуда! Искариот! Заячья душа! Будь же ты проклят! – прорычал Дмитрий и плюнул прямо в окладистую бороду воеводы.

– Благодари Бога, что ты Марфин сын! – прошипел тот, утираясь рукавом. – Все одно тебе недолго осталось! Сам сгинешь и людей погубишь!

…Вероломное бегство лучшего полка ошеломило ополченцев. Вместе с ним как будто истаяло владычное благословение, без которого новгородцы никогда не воевали. Среди меньших людей начался разброд, многие не хотели идти дальше, требуя начинать сражение здесь и сейчас.

– Ударимся нынче! – кричал тощий гончар, вскочив ногами на спину такой же тощей кобыленки. – Кони устали, еды нет! Чего тянуть?!

– Кончайте глотки драть! – урезонивали бузотеров тысяцкие. – Тут вам война, а не вече.

Угрозами и уговорами удалось подавить назревавший бунт, и ближе к полудню войско двинулось дальше. Заиграли рожки и варганы, закачались боевые стяги, приободрились лица ополченцев.

Вслед за новгородским войском тотчас двинулась московская конница. С полчаса обе рати шли рядом. Достигнув того места, где Шелонь совершала крутой изгиб, отдаляясь от дороги, московское войско внезапно остановилось, словно давая противнику уйти. Новгородцы какое-то время еще продолжали движение, прежде чем воеводы стали оборачиваться, пытаясь понять, что происходит.

Убедившись, что противник тоже остановился, князь Холмский приподнялся на стременах и обнажил саблю. Описав ею сверкающий полукруг, первым ринулся в воду. Вслед за ним, вздымая тучи радужных брызг, в тихую Шелонь с боевым кличем «Москва!» обрушилась конница. Река вмиг покрылась головами людей и лошадей.

Поняв, что противник перешел в наступление, новгородские воеводы стали поспешно разворачивать войско. Из колеблющейся людской массы вырвалась боярская дружина во главе с Дмитрием Борецким и, набирая скорость, помчалась по склону вниз к реке. Вслед за ней устремились дружины других бояр.

Дмитрий мчался на своем венгерском жеребце, прижимая локтем к боку тяжелое копье. Ветер пел и свистел в ушах. Обернувшись на скаку, прокричал:

– София!!!

– София!!! – грозным воплем отозвалось сзади.

Успевшие переправиться московские воины встретили новгородцев тучей стрел. Но те уже доскакали, сшиблись, завертелись в круговерти рукопашного боя. А из воды продолжали выбираться мокрые московские всадники. Переправа для них осложнялась тем, что брод был неширок, многим пришлось преодолевать реку вплавь.

К месту битвы приближались основные силы новгородцев, охватывая лощину с боков. Им мешала их же многочисленность, задние напирали на передних, счет убитым и раненым шел на сотни, но ополченцы накатывались волна за волной, оттесняя московскую конницу к реке. Несколько всадников уже оказались в воде, их подхватывало течение, унося в сторону. Снова прогремел над Шелонью ликующий крик:

– София!!!

Как вдруг все изменилось.

Откуда не возьмись, словно из-под земли появилась татарская конница и стала обходить правый фланг новгородского войска, заходя в тыл. С непостижимой быстротой татары засыпали новгородцев градом стрел, целя в лошадей. Кони бесились, сбрасывали всадников, топча упавших.

– А-а-ллах акбар!!!

Воспользовавшись сумятицей, снова ринулись вперед уже начавшие отступать московские ратники. В мгновение ока новгородское войско превратилось в беспорядочную толпу, увлекаемую стихией панического бегства. Замелькали искаженные ужасом лица, пытавшихся сопротивляться сминали свои же. Татарские и московские воины врубались в гущу бегущих, секли мечами и саблями, кололи копьями, крушили палицами и шестоперами. Скоро вся лощина покрылась телами убитых и раненых.

Дмитрий Борецкий, срывая голос, пытался остановить бегущих, когда в круп его жеребца вонзилась татарская стрела. Злобно взвизгнув, конь встал на дыбы и сбросил всадника. Боярин попытался встать, но на него вихрем налетел московский воин и, перегнувшись с седла, ахнул тяжелым шестопером по голове. Последнее, что, теряя сознание, увидел Дмитрий, был его оруженосец Прокша, насквозь пронзенный копьем.

Потом все померкло…