Колокол и держава

Впереди шел владычный полк. По сравнению с кое-как вооруженными, ехавшими на рабочих лошадях ополченцами добротно снаряженный полк смотрелся внушительно. Рядом с воеводой горбился в седле владычный ключник, приставленный архиепископом Феофилом для досмотра.

Стояла жара. По обе стороны дороги тянулись поля и нивы. За речкой Веряжкой паслось городское стадо. В садах наливались яблоки и груши, трава на заливных лугах вымахала выше пояса. Завидя войско, косцы бросали работу, крестились и кланялись вслед.

К вечеру следующего дня, обогнув Ильмень, ополчение вышло к устью Шелони, мощным потоком вливавшейся в озеро. Вдоль берега пролегал старинный торговый путь на Псков и дальше на Ревель, к Балтийскому морю. Жара не спадала, ратники обливались потом, кони устало отмахивались от настырных слепней.

Оглядываясь на колонну, хвост которой терялся за горизонтом, посадник Дмитрий Борецкий испытывал смешанные чувства. Гордость от сознания того, что ему доверено командовать таким огромным войском, сменялась тревогой: а ну как оплошаю? Весь его боевой опыт сводился к мелким пограничным стычкам да к рыцарским поединкам на Духовском поле. У второго воеводы – посадника Василия Казимира – опыта было не больше.

Ну да ничего, бодрился Дмитрий, Бог не выдаст, свинья не съест, эвон какая силища! Повеселевшим взором посадник окинул противоположный берег Шелони и резко натянул поводья, уловив там движение. Из-за тронутого ранней желтизной перелеска показалась московская рать. Впереди гарцевали два всадника в алых плащах. То были князь Данила Холмский и воевода Федор Хромой.

Для москвичей появление противника тоже было полной неожиданностью. Разбив ватажников и снова захватив Русу, Холмский направился к Демону, небольшой крепости на границе новгородских земель. Крепость нужна была на тот случай, если король Казимир все же решится прийти на помощь новгородцам. Но не успел он приступить к осаде, как прискакал гонец от великого князя с приказом немедленно выступать на соединение со псковичами. Жалко было оставлять уже готовый сдаться Демон, где было что пограбить и было с кем позабавиться заскучавшим по женскому телу воинам. Однако князь Данила привык подчиняться приказам и потому, не мешкая ни дня, отправился спасать союзных псковичей.

Увидев огромное новгородское ополчение, Холмский испытал охотничий азарт, который всегда охватывал его перед сражением. Подавляющее численное превосходство противника его не пугало. Каждый его воин стоил нескольких неопытных в ратном деле ополченцев, к тому же он знал, что у новгородцев нет опытных воевод, а безначальное войско – это всего лишь толпа вооруженных людей.

Теперь оба войска разделяла только река и они могли близко разглядеть друг друга. Дюжие московские воины, как влитые, сидели на высоких боевых конях. Стройно качались стяги и хоругви с ликом Спаса Нерукотворного. Сверкали на июльском солнце остроконечные шлемы с кольчужными бармицами и легкие, не сковывающие движений бехтерцы. К седлам приторочены круглые красные щиты, на боках кривые сабли, в кованые стремена упираются древки длинных копий. Все вычищено, пригнано, многократно испытано. При каждом воине боевой холоп-оруженосец с целым арсеналом: арбалеты, стреляющие короткими, пробивающими броню стрелами-болтами, запасные колчаны, кистени и шестоперы.

Некоторое время рати шли молча. Потом от московского войска неожиданно отделился всадник. Загнав коня по колено в реку и сложив рупором ладони, заорал весело и нагло:

– Долбежники! Гущееды! Сига в Волхов столкнули! Вам на Торгу стоять, а не в поле биться!

Да не на тех напал. Что-что, а уж браниться новгородцы не разучились. На нахального москвича тотчас обрушился град забористой ругани, в людскую перебранку ввязались залетевшие с озера крикливые чайки.

– Подхвостники татарские! Почто приперлись, аль звал вас кто?

– Фуфлыги новгородские! – отвечали с того берега.

– Бзыри!

– Пустоплеты!

– Балябы!

– Бобыни!

– Буслаи!

– Колоброды!

– Развисляи!

– Сквернавцы!

– Фетюки!

– Фофаны!

– Хандрыги!

– Шлынды!

– Эй ты, рыжий! – кричал бородатый московский воин новгородскому купчику, вооруженному коротеньким копьецом. – С твоим копьем только в причинном месте ковыряться. У меня кукан длиньше!

В отчет купчик проворно стащил с себя порты и помахал внушительными причиндалами:

– А это видал? Хошь, померяемся?

Оба берега разразились хохотом.

Как ни странно, перебранка сблизила москвичей и новгородцев. Будто бы не два войска сошлись для смертельной схватки, а беззлобно бранятся через реку подгулявшие мужики из соседних деревень.

Посадник Василий Казимир, смеясь, обернулся к Дмитрию Борецкому. Вполголоса молвил:

– А ведь мы с ними один народ, Митя! Язык, вера – все у нас общее. Слышишь, даже материмся одинаково. Для чего воюем, что делим?

– То-то и страшно, что один народ! – зло ощерился Дмитрий. – Татары от нас только серебра да мехов хотели. А эти все отберут, все переиначат на московский лад. И никого не пощадят, будь уверен! Видал, что они с нашими пленными сотворили?