Колокола

Рахм. Вот так! Мы молодые начали с нуля и вышли в тузы. А потом всего лишились. В революции гибнут и большие ценности — это в порядке вещей! Собинов, Нежданова, многие другие остались в России делить ее горький хлеб, а мы не захотели. Нам бы скорее новый счет в банке. Конечно, у нас было трудное детство… Верно! Жилось тебе неважно, а аппетит всегда был отменный: аппетит не только к щам, но к красивой, широкой жизни, треску и блеску! Пришли успех и богатство, и, казалось, навсегда… И вдруг — полный крах… Начинай сначала! Ты еще довольно долго продержался у разбитого корыта… Я сразу сбежал!

Шаляпин. Значит, я лучше тебя?

Рахм. Нет. Мы два сапога пара! Но я хоть не занимаюсь самообманом. (Пауза.)

Шаляпин. А я все-таки построю баню!..

Рахм. Делай складную, чтобы таскать по гастролям!

Шаляпин. До чего же все это грустно!..

Рахм. Грустно до отчаянья! А все дело в том, что френги-менги любят деньги.

Шаляпин. Что еще за «френги-менги»?

Рахм. Френги — это такие, как ты, менги — это такие, как я. А деньги — то, что нас с тобой губит.

Шаляпин громко, но безрадостно захохотал.

Рахманинов подошел к роялю и заиграл романс «Ночь печальная» на слова И. А. Бунина.

Душа полна печали, смутными мечтами о счастье…

У ПОДЪЕЗДА МОСКОВСКОЙ КВАРТИРЫ РАХМАНИНОВЫХ

Уже навеселе выходят из подъезда Иван, за ним заметно захмелевший тов. Черняк. Иван достал из кожанки аккуратно свернутый листок из альбома.

Иван. Послушай, Черняк, стихи и, если дерьмо, скажи честно:

При знаме, если умирать,
Стоять я буду, не робея,
И, дух последний испуская,
Образ Марины обнимать.

Пауза. Звучит музыка.

Черняк. В стихах я понимаю, как в сельском хозяйстве. Но по-моему, замечательно. Это Демьяна Бедного?

Иван. Мое! Дошел до точки!

Черняк. Если женщина получит такие и не заплачет сердцем — значит, она чурка!..

Иван. Правда? Тогда я пошлю!

Черняк. Она вернется, поверь моему опыту! Вернется!

Уходят.

У РАХМАНИНОВЫХ

Марина у стола; убирает посуду, читает письмо и утирает слезы. Входит Наталья Александровна. Марина прячет письмо. За роялем Рахманинов пишет музыку. Звучит русская песня «Белолицы».

Наташа. Что с тобой, Марина?

Марина. Да все Иван! Худо ему! (Марина протянула письмо Н. А.)

Наташа (читает стихи).

При знаме, если умирать,
Стоять я буду, не робея,
И, дух последний испуская,
Образ Марины обнимать.

Да уж, хуже некуда.

Марина. Раз уж за стихи взялся, значит, дошел до точки. Надо мне к нему ехать!

Наташа. Ты прекрасно знаешь, что ты для нас. Но я тебе говорю, и Сергей Васильевич скажет: надо ехать! Мы были для тебя безнадежными эгоистами!

Марина. Не надо, Наталья Александровна, а то я опять разревусь. При чем тут вы? Всяк своему нраву служит. А сейчас я знаю — ему я нужнее.

Рахманинов заиграл русскую песню:

Белолицы, румяницы вы мои,
Сокотитесь со лица бела долой.

Марина стала подпевать:

Едет, едет мой ревнивый муж домой…

Марина. Не муж ревнивый домой едет, а загулявшая жена. Зовут меня в последний, может, раз. Прощайте, Сергей Васильевич, теперь навряд ли свидимся.

Рахм. Почему так мрачно?

Марина. Нет, Сергей Васильевич, зачем себя обманывать!

Рахм. Ивану, если хочешь, передай, у меня к нему зла нет! Он цельный человек, во всем цельный!

Марина. Эх, Сергей Васильевич! (Махнула рукой, поцеловала Рахманинова в губы.) Прощайте, Сергей Васильевич… Не поминайте лихом. Я вас очень прошу, придет время отъезда — не провожайте меня на вокзал. Я этого не выдержу. (Марина стремительно вышла.)

В комнате остались два очень немолодых, усталых человека. Затемнение. Тихо звучит «Ектенья». Поет Шаляпин.