Колокольчики судьбы

– Аааааааааа! – заверещал аспирант высоким голосом, когда кипяток выплеснулся ему на живот и колени.

– Ой! – охнула Катя, всплескивая руками.

– Хрясьььь! – смачно разбилась об пол злополучная кружка.

В суматохе стаскивания мокрой рубашки, убирания осколков и вытирания пола, Байрон и остальные незаметно исчезли. Катя так переживала и хлопотала вокруг ошпаренного Печорина, что Федор незаметно для себя оттаял и с удовольствием принимал все выражения сочувствия и заботы. Допивая третий стакан чая, он отчетливо понял, что ужин заканчивается, а возвращаться в свою комнату к недописанным строчкам " завяли розы, как твоя любовь…" ему совершенно не хочется.

– А давай в шахматы сыграем? – предложил аспирант, с надеждой глядя на девушку.

– Давай, – неуверенно согласилась Катя.

В шахматы она играла плохо, но и Федор был далеко не Каспаровым. Оба долго думали над ходами, делали совершенно нелепые передвижения фигур по доске, и девушка выиграла не благодаря своему умению, а по чистой случайности и невнимательности аспиранта.

– Может, лучше в шашки? – спросила она, бросив быстрый взгляд на расстроенное лицо соседа.

– Давай! – охотно поддержал тот и начал расставлять фигуры.

В шашки игра пошла с переменным успехом. У равных соперников появился азарт. А когда молодые люди переключились на бессмертного Чапаева, дело пошло совсем хорошо. Переместившись на пол, они радостно расстреливали ряды противника так, что шашки летели по всей кухне. Лорд Байрон был окончательно забыт, и Федор прицельно лупил по костяным фишкам, приговаривая: "А мы слева!… А вот так!”, и был безмерно счастлив, когда от одного удара с доски вылетали несколько Катиных шашек.

Девушка не отставала, и они с победными воплями ползали на коленках вокруг доски пока часы на стене не пробили полночь. Тут Катя вспомнила, что завтра на работу, и шашки с сожалением пришлось оставить. Расстались они друзьями, и аспирант внес поправку в свое новое мировоззрение: женский пол, конечно, презренный и недостойный, но и в нем попадаются исключения. Теперь он каждый вечер с нетерпением ждал Катиного возвращения с работы с шашками наготове и очень огорчался, когда поиграть не удавалось из-за ее дежурств.

Двадцать первое сентября приближалось с неумолимой скоростью, а Кате так и не удалось выяснить ничего определенного. Она нервничала и волновалась все больше и даже пару раз порывалась набрать телефонный номер Сотникова-Лазуренко. Вдруг аналитики выяснили что-нибудь про подозрительную четверку? Но она тут же давила в себе это желание. Семен Степанович ясно сказал, что если они что-нибудь обнаружат, то найдут способ ей об этом сообщить. Значит аналитический отдел по-прежнему копается в бумажках и не может ей помочь. Надо что-то придумать самой, но что?

Больше всего ей не давала покоя мысль о том, что она никак не может проникнуть за закрытую дверь, за которой беременные женщины слушали Вивальди. Что они там еще делают помимо наслаждения музыкой? Будущие мамаши выходили из комнаты на третьем этаже расслабленно-спокойными, с довольными улыбками и ухитрялись исчезнуть прежде, чем Кате удавалось пристать к ним с расспросами.

Только однажды девушке повезло и она отловила замешкавшуюся после занятия Кочубей. Та неспешно спускалась по лестнице последней, и Катя, сунув руки в карманы своего белого халата, решительно шагнула ей наперерез.

– Андрей Поликарпович просил узнать, сдали ли вы анализ мочи, – строго спросила она, сдвинув брови.

Женщина остановилась и торопливо закивала головой.

– Да, да!

– А… Жалоб нет? – еще более строго спросила Катя.

– Нет, – быстро ответила будущая мамаша.

– Точно нет? – повторила девушка, не зная, что бы еще такое спросить и перевести разговор на занятия.

– Нет, – с готовностью отрапортовала та.

– Нравятся вам занятия у Андрея Поликарповича? – наобум спросила Катя.

Кочубей озадаченно моргнула и ничего не ответила. Очевидно, что она не рассматривала посещения комнаты на третьем этаже с позиции "нравится – не нравится". Ей было велено в женской консультации ходить сюда через день – она и ходила.

– Нравится… – наконец несмело произнесла женщина, отводя взгляд.

Она сложила руки на животе, и Катю обожгла жутковатая мысль:

"У нее внутри сейчас барахтается будущий убийца четверых – опять это повторяющееся число – человек.”

– А что больше всего нравится? – слабым голосом спросила она, как завороженная глядя на круглый выпирающий живот.

– Все нравится, – уже увереннее произнесла будущая мамаша. – И гимнастика, и музыка нравятся.

– А что вы еще там делаете? Кроме музыки и гимнастики? – Катя заставила себя отвести взгляд от еще нерожденного преступника.

Кочубей задумалась на секунду, удивленно подняла брови и уверенно ответила:

– Ничего.

Лицо ее было совершенно простодушным. Катя поняла, что дальнейшие расспросы бесполезны. Если даже Гольцев и делал что-то еще во время своих сеансов, это явно укрылось от внимания простой работницы маргаринового завода. Данное рабочее место значилось в карточке Оксаны Кочубей. Катя вздохнула, попрощалась с женщиной и пошла к себе в отделение.