Мы говорили почти шепотом, неосознанно понижая голос и вздрагивая на скрип ветки или собачий лай. За эти два часа что-то произошло. Нервы у Меллера совсем сдали. Да и я бы с удовольствием подкрепил силы рюмочкой энциана, пусть его пришлось бы заливать через воронку, вставленную между моих распухших губ.
— Вас били. Это арабы?
— Зулусы, — сказал я. — Целая ватага зулусов. И папуасов. Послушайте, Меллер, у нас проблема. Сейчас она занята, но нарисуется с минуты на минуту, и я не знаю, чем всё это закончится. У вас есть пистолет?
— Хлопушка, — с досадой сказал он. Расстегнул кобуру и продемонстрировал её содержимое. — Просто хлопушка.
Всё верно. Это был отменный муляж пистолета, пригодный для того, чтобы колоть им орехи. Я почувствовал, как с души свалился камень. И навалился опять. Из такого пугача не выстрелишь в чужую жену, но и каши с ним, хоть убей, не сваришь.
— Значит, нужно вызывать федералов, — проговорил я, ощущая себя звездой какого-то извращенного вестерна. — Не в Бюлле. Рангом повыше. Есть у вас номер кого-то рангом повыше?
— Может и есть, — сказал он с неожиданной горечью. — Но линия не отвечает.
— То есть как…
Мой голос пресекся.
Я отлично знал как, и Меллер догадывался, что я знаю. Обрыв провода. Эрозия почвы. Коррозия совести. Альбиген — всего лишь точка, затерянная в пространстве больших политик. Молекула — в антрацитовом океане бескрайнего космоса.
Глупо считать других дурее себя. Разношерстная группа под предводительством Полли, безусловно, жонглировала понятиями «анархия» и «иерархия», отправляясь на сельский пикник, но тот, кто им платил, отлично понимал, что корешки утопают в земле. Корневая система — огромная нервная сеть, чуткая к шантажу и огню. Иначе говоря, я облажался. Рай — это чья-то гнусная выдумка. Завтра здесь заполыхают даже колодцы.
— Григ Олликопфен избил Цойссерова Штёффу, — сказал Меллер. — До крови. Я не стал вмешиваться. Я здесь родился, но не хочу, чтобы меня закопали под дубом. Возможно, это уляжется. Но я не советовал бы твоей жене сейчас выходить на улицу, Эрих. Честно говоря, лучше бы ей уехать. Честно говоря, лучше бы ей было не приезжать.
— Первому, кто явится к ней с комком грязи, я продырявлю башку, — тихо сказал я.
Он скорбно закивал:
— Вот-вот. Завтра все проспятся и всё уляжется. Но то — завтра.
— Это выборная программа Рёуфа? Меллер, ты давал присягу!
Молчание.
Темнота вокруг дышала и шелестела, пропитанная влажным древесным запахом, прелью отмирающих трав. В проёме двери виднелись остроугольные тени крыш и — в непомерной высоте над ними — россыпь звёзд, ярких и белых. Лира и Лебедь, Кассиопея, голубоватая Андромеда… В горах время царило невозмутимо, и я чувствовал головокружение, когда пытался измерить взглядом пространство до крайнего севера.
— Я не Господь Бог, — сказал человек рядом со мной. — Чего ты от меня хочешь?
Вместо ответа я подтолкнул к нему «Рапид».
— Нет, — сказал Меллер.
— Да, — возразил я.
— И куда я поеду? В комиссариат?
— Дальше. В Юнгедаль. К директору представительства Центра Фридмана, Марвину Хитту. Скажешь, что тебя послал Гиршель. Что нам нужна огласка и помощь. Немедленно! Военная помощь. Потому что они вооружены.
— Кто? Арабы?
— Крауты, — сказал я. — Просто-напросто бездомные крауты.
Отправив почтового голубя, я понял, что умираю.
Свинцовая усталость придавила ноги к земле. Я чувствовал себя троллем, окаменевшим на полувздохе.
В некотором смысле, мы замахнулись на невозможное. Ночная поездка на «Рапиде» по просёлочным тропам выглядела самоубийством, а уж набат в Центре Фридмана — самоубийством вдвойне. Я снабдил Меллера контактами, что дал мне Гиршель, и остатками связей Бюро, — в основном журналистских, но если кто и может взорвать ночь без пуль и гранат — так это анемичные юнцы с канала «SWH2».
Если повезёт, в Юнгедале он будет к утру. Дальше — всё будет зависеть от нашей удачи. Мальчик, кричащий: «Волки!» иногда оказывается прав. Главное, чтобы не треснула глотка.
Я отдавал себе отчёт, что в любом случае, как бы оно не повернулось, мечта о собственном куске рая потерпела крах. Террористический заговор в крохотной деревушке — как раз то, что любят газетчики. Подключение же Центра Фридмана — инородного жупела в государственной заднице — гарантировало начало большой чистки. Теперь под неё попадут все крауты — переселенцы с моей разбомбленной родины. И в первую очередь тот, кто заварил этот супец.
Ладно.
Сейчас не время…
Я рванулся с места как спринтер. Стоп! — в глазах помутнело, под дых вонзился раскалённый вертел. «Поспешай не спеша», — прокряхтел внутренний голос с интонациями фельдфебеля Вугемюллера. Точно. Разумный, хоть и бесполезный совет. Я перешёл на трусцу, хотя сердце колотилось: вперёд, вперёд, ещё быстрее…
Вот, наконец, и дом!
— Что за чёрт?
Яркий электрический свет лился из распахнутого окна гостиной. Так не должно быть, но было — фестивальное освещение! Ноги по инерции сделали еще пару шагов и вросли в землю. Меня будто током прошибло:
— Франхен?
Входная дверь качнулась. Не заперто!
— Траудгельд! Матти?
— Я здесь…