Кольцо Мерлина (ЛП)

Нынешние владения бриттов были действительно крошечными, но они гордились своим наследием, тем, что устояли перед римлянами, перед саксами и перед нынешним врагом, который захватил больше британских островов, чем какой-либо другой враг – но бритты все же оставались свободны!

Однако Гвальхмай ощущал подспудное настроение, понимание, что одной храбрости недостаточно против численно превосходящего врага, и что в конце концов наступит последний день. Он мог видеть это, когда после очередного пограничного сражения привозили убитых рыцарей; когда дамы не появлялись за столом, потому что сидели в своих комнатах, оплакивая любимых; когда исчезали знакомые лица, и их место на крепостных стенах занимали новые.

Иногда сам король выглядел измученным и замкнутым, и тогда Гвальхмай догадывался, что его, должно быть, преследовал кошмар и мысль о том, что маленький принц, возможно, никогда не наденет корону.

Кореника попросила Гвальхмая рассказать королю об Алате, чтобы этот крошечный остаток народа, который Мерлин и король Артур так старались защитить, в свой последний час мог покинуть остров и найти спасение на другой стороне океана.

Долгое время Гвальхмай отказывался, говоря, что может раскрыть секрет только императору Рима. Но, в конце концов, он согласился: «Мне кажется, что судьба Алаты – стать не дополнением к империи Рима, как хотел мой отец, а домом для всех несчастных и гонимых!»

«Можно ли представить лучшее предназначение?» – воскликнула Кореника.

К удивлению Гвальхмая, король Бронс отклонил предложение.

«Я не смогу оставить свой народ. С теми немногими судами, что есть у меня, мы сможем перевезти лишь небольшое количество кимров. Даже если бы мы могли сделать несколько поездок, как только норманны поняли бы, что наша сила уменьшилась, они захватили бы на нас. Логрия – Англия – поглотит тех, кто остался. Это было бы актом предательства.

Я понимаю, что вы сделали предложение из лучших побуждений, я ценю это и благодарю вас, но мы будем бороться за свободу этой страны, и для этого нам нужен каждый мужчина и каждый мальчик. Наши женщины не хотели бы иной судьбы, да и я не стал бы просить их об этом.

Однако, все, что вы мне рассказали, будет записано и сохранено в укромном месте. Если когда-нибудь мы придем к соглашению с норманнами и будем жить с ними как мирные соседи, может случиться, что мой сын или его сын когда-нибудь захотят отправиться на вашу родину в поисках приключений. Это была добрая мысль, принц Гвальхмай, но сейчас я должен от нее отказаться».

Весной следующего года на границе было спокойно. Крестьяне мирно обрабатывали поля, а рыцари не выезжали на сражения. Впервые за долгое время женские слезы проливались не из-за политики королей, а из-за мелких неприятностей.

Яблоневый цвет мягко падал на могилы храбрых, рыбаки тянули сети, а торговые суда приходили и уходили из гавани Морфа.

И вот настал день, когда Гвальхмай с Кореницей отплыли на судне одного виноторговца из Малаги, оборудованном, как и обещал король Бронс. У них были лучшие карты, которые можно было купить, указания относительно того, где может находиться их пункт назначения, и благословение их добрых хозяев.

Король Бронс и его люди выстроились вдоль берега, чтобы проводить их. Менестрель спел на прощанье грустную песню. Путешественники долго махали оставшимся, а когда они вышли далеко в море и Кимрию уже не было видно, не сводили глаз с весело трепетавших на ветру ярких вымпелов с драконами над замком Харлех.

«Счастливого пути! Прощайте! Удачи тем, кто уходит и никогда не вернется!»

Это было действительно грустное прощание, и долгое время люди при дворе вспоминали чужестранцев, которые жили рядом с ними какое-то время, а потом ушли навсегда и оставили о себе добрую память. Иногда они задавались вопросом, как сложилась потом жизнь высокого краснокожего принца и его смуглой жены, которая любила его так нежно, и чей смех звучал как золотые колокольчики.

Менестрель сочинил песню в их честь. Ее часто пели еще долгое время, пока одно поколение сменяло другое. Иногда внука этого менестреля после этой песни просили спеть песню про Мадока, подбадривая его аплодисментами.

Он замирал на некоторое время, а затем громко ударял по струнам арфы и объявлял как прелюдию к песне:

«Вот три исчезнувших человека, три утраты острова Британия!

Первый – Гавран, сын Айдана, и его люди, которые отправились в море в поисках Зеленых островов потопа, и о которых больше никогда не слышали;

Второй – Мирддин, бард Аврелиана Амброзия, и с ним девять бардов знаний, которые вышли в море в стеклянном доме, и никто не знает, куда они ушли;

Третий – Мадок, сын Овалина Гвинедда, который вышел в море с тремя сотнями человек на десяти кораблях, и никому не известно, куда они отправились».

После этой песни люди тихо плакали, так как многие помнили Мадока, а некоторые знали его отца Овалина, и было несколько стариков, которые видели самого короля Бронса.

И именно эти немногие иногда задавались вопросом, есть ли какая-либо связь между появлением этих чужестранцев из-за моря и исчезновением принца Мадока.