Кольцо Мерлина

Кореника быстро потянула его вниз по нижнему коридору и повела к другой лестнице, которая шла вглубь земли ниже уровня рва. Сам воздух здесь был леденящим, но горелый запах без тепла и смрад серы обожгли его ноздри.

Они прошли по длинному коридору. Свет давал факел, закрепленный в настенном гнезде. Факел был уже коротким, очевидно, его оставили прогорать до конца. За аркой было темно.

Кореника махнула туда рукой.

"Посмотри, что там делается, и прощай! Я теряю контроль. Это тело должно вернуться, иначе его начнут искать. Узнай, почему ты должен срочно уходить отсюда, и беги из этого места. Скоро на барона и его свиту падет возмездие, и я хочу, чтобы тебя здесь не было".

"Когда мы встретимся и где?"

"Как я уже говорила раньше, мы должны вернуться туда, откуда начали наше странствие. Когда ты выполнишь свою миссию, а ты узнаешь, когда она завершится, мы будем вместе и вернемся туда, чтобы никогда уже не расставаться".

Еще один быстрый поцелуй, и она исчезла. Гвальхмай знал, что Ля Мефрей ничего об этом не вспомнит, где бы в замке она ни пришла в себя.

Он заглянул в подземную комнату за аркой. Сначала он ничего не заметил, хотя по глухому звуку от своего дыхания догадался, что там было большое открытое пространство. Затем высоко над собой он увидел две красные точки, светящиеся как угли.

Гвальхмай посмотрел на них, а потом посмотрел в них, потому что у него было жуткое ощущение, что они тоже глядят на него. Было трудно оторвать взгляд от их блеска. Запах серы подавлял, но с ним смешивался еще более тяжелый запах, похожий на вонь скотобойни.

С заметным усилием он закрыл глаза, чтобы снять гипнотическое воздействие светящихся точек, вытащил факел из гнезда и вошел в комнату.

В мерцающем свете факела он увидел гигантскую фигуру, которая надвигалась на него. Он остановился, огромные тени тоже. Теперь было хорошо видно, что это огромная рогатая статуя, а две красные точки были ее властными презрительными глазами.

Пылающие глазницы смотрели сверху вниз на него и на алтарь в центре комнаты между ним и статуей.

Болезненное воображение скульптора придало существу злорадное выражение лица. Тело выглядело лохматым. Ноги оканчивались копытами. Когтистые руки тянулись к алтарю, как будто пытались схватить то, что на нем было, хотя сейчас жертвенник был пустым.

Ужасная догадка поразила Гвальхмая. Он протянул руку и коснулся каменной поверхности. Алтарь был липким от крови, которая не так давно застыла.

Он стоял, оцепенело уставившись на алтарь. Внезапное осознание затопило его, как наводнение. Теперь он, кажется, понял, куда исчезали пропавшие дети; что за крик раздался ночью, когда он провел ночь в Машкуле; почему окрестности прочесывали в поисках детей, у которых не было ни родителей, ни друзей.

В отвращении он смотрел на свои руки. Даже если сам он был лишь невольным соучастником, кровь этих детей была на его руках!

Застывший до самого сердца, голый и беззащитный он стоял, охваченный ужасом и стыдом. Отвращение к самому себе душило его. Дым от факела обжигал ноздри, запах серы стал еще более невыносимым. Стены зала, казалось, вращались, а статуя наклонилась вперед к нему.

Это не было игрой воображения! Глаза статуи расширились и словно вкручивались в него. Он не мог отвести взгляд. Его как будто тянуло к ним. Глаза росли, опухали и плыли перед ним, словно лужи кипящей лавы. Гвальхмай не мог сопротивляться. Есть заклинания, чтобы противостоять такому злу, и он знал их, но чудовище высосало весь его разум.

Он сделал еще шаг к алтарю и нетерпеливо протянутым рукам.

Дымно-презрптельные глаза распахнулись еще шире. Губы изогнулись в зловещей ухмылке. Резные волосы на руках, казалось, поднялись, а статуя потянулась к нему.

Когти раскрылись, схватили его за талию и вдруг отпрянули, как будто существо могло испытывать боль. Гвальхмай почувствовал лишь легкое стеснение на поясе, которое сопровождалось шипением, какое издает плоть, когда касается раскаленного железа.

Его окутывало защитное тепло, и он знал, откуда оно пришло. Пояс был сшит с любовью, подарен в знак любви, и носил его Гвальхмай в память о любимой матери.

Язык прилип к нёбу, он не мог говорить, но подумал: "Ах, мама! Я должен был знать, что, если все остальное потерпит неудачу, твоя вечная любовь окружит и защитит меня".

В комнату поспешно вбежала мышка. В жестокой тишине этой безмолвной, но смертельной борьбы стук ее ножек был отчетливо слышен, и этого хватило, чтобы отвлечь внимание Гвальхмая. Он перевел взгляд на мышь и сделал первый глубокий сознательный вдох за, казалось, долгое время.

Пронзительные глаза потеряли силу над его телом, и он отпрянул.

"Впусти меня!" — прозвенел крошечный тихий колокольчик в его голове. Беспредельное чувство спокойствия и силы охватило его. Мышка, которая только что коснулась его ноги, свалилась без сознания набок.