Колумбайн

Доктор Фузильер раздумывал над записями, сделанными в школьных альбомах стрелков. Оба подростка представляли в своем воображении убийства, но если Дилан был сосредоточен на одной-единственной атаке, то планы Эрика были куда масштабнее. Все написанное им касалось еще более массовой бойни – он хотел убить всех и вся, весь человеческий род. В страстной тираде он упомянул об окончательном решении нацистами еврейского вопроса и продолжил: «Убить их всех. Если вы еще не доперли, я имею в виду: УБИТЬ ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО».

Неясно, осознавали ли Эрик и Дилан эту нестыковку – ни тот ни другой ничего о ней не написал. Трудно представить, будто Эрик не заметил, что мысли Дилана сосредоточены на более ограниченной атаке. Включал ли он Дилана в свою всеохватывающую мечту? Возможно, Дилан просто считал ее неосуществимой. Взорвать здание школы – это и в самом деле могло получиться, но убить все человечество… быть может, для Дилана это было просто чем-то вроде научной фантастики.

Несмотря на зацикленность СМИ на «белых воронах» и измывательствах над ними в школах, в своих записях будущие стрелки вовсе не представляли себя изгоями. Дилан, например, со смехом описывал, как он издевается над учениками младших классов и над «гомиками». Ни Дилан, ни Эрик не писали о том, что их травят школьные притеснители – напротив, они хвастались тем, что делают это сами.

Поведение подростков резко изменилось после того, как они начали ходить на реабилитацию к социальному педагогу Андреа Санчес – и опять в противоположных направлениях. Эрик включил обаяние на полную мощность, ибо Андреа Санчес стала вторым по важности человеком в его жизни. Запудрить ей мозги, считал он, – это наилучший путь задобрить самого значимого человека в его жизни – отца. Благодаря этому программа реабилитации не будет отвлекать Эрика от основной задачи. У него была цель, и он пребывал в возбужденном и приподнятом настроении. После ареста его оценки на короткое время ухудшились, но, когда он закончил разработку плана атаки на школу, они вновь улучшились и стали высоки, как никогда. Для этого ему пришлось много работать, горько сетовал он в дневнике, но он был готов вкалывать, как раб на галерах, чтобы преуспеть.

Дилан же не пытался произвести на Андреа хорошее впечатление. Он пропускал беседы, которые должен был посещать, не соблюдал расписания обязательных общественных работ, и его учеба в школе резко ухудшилась. Он даже получил две оценки «плохо».

Для Дилана мысли о том, чтобы стать членом NBK, были чем-то вроде развлечения – фантазиями, которые они обсуждали с приятелем, когда трепались о том, что хотели бы сделать. Дилан не верил во все это и не планировал доводить дело до конца. Он знал одно – теперь он считается преступником. И его жизнь, и без того паршивая, стала еще хуже.

Эрика же считали звездой и в программе реабилитации, и на работе, и в школе. Ему даже повысили зарплату, и когда начались летние каникулы перед старшим классом школы, он нанялся на еще одну работу в местной закусочной Tortilla Wraps, в которой уже трудился его приятель, Нейт Дайкман. Теперь Эрик откладывал больше денег, чтобы закупить необходимый арсенал. Родителям он говорил, что копит на новый компьютер. Он пахал на двух работах, не считая сорока пяти часов обязательных общественных часов, которые должен был отработать в течение лета по решению судьи. Это была нудная черная работа, полный отстой, вроде подметания пола и собирания мусора в местном развлекательном центре. Он презирал ее, но трудился, приклеив к лицу улыбку. Ведь все это было ради правого дела.

Похоже, вклад Дилана в организацию атаки на школу был невелик, как в финансовом плане, так и в остальном. Он бросил работу в пиццерии и не стал искать другую на время летних каникул; вместо этого он просто делал кое-какую работу в соседском саду.

Эрик вел себя так, что и оба его нанимателя, и те, кто надзирал за его общественными работами в развлекательном центре, были им довольны. «Он казался приятным парнем, – сказал потом его босс из Tortilla Wraps. – Он приходил каждый день в аккуратных футболках, шортах защитного цвета и сандалиях. Он был довольно молчалив, но с ним все хорошо ладили». Нейт предпочитал являться на работу в своем плаще, но Эрик считал, что это не соответствует этике данного рода занятий.

Оба подростка были обязаны написать записки с извинениями владельцу фургона. Письмо Эрика источало раскаяние. В нем он признавал, что пишет его, так как судья обязал, «но в основном я делаю это, потому что твердо убежден – я должен попросить у Вас прощения». Эрик извинился несколько раз и в общих чертах описал наказания, назначенные ему и судьей, и родителями, чтобы потерпевший проникся мыслью о том, что его деяния не сошли ему с рук.