Колыбель

Марина Сергеевна молча прислушивалась к себе. Она почти понимала в этот момент, что такое смерть. Понимала и не боялась ее. Не боялась, потому что знала: смерть ей не грозит; рано ей бояться смерти. Марина Сергеевна чувствовала в себе нечто такое, что давало ей абсолютную уверенность: все у нее будет хорошо. Она даже, зажмурившись от боли, на миг увидела вроде бы чадо свое. Мальчика.

Вот на этом и покинуло Марину Сергеевну сознание.

Очнулась от крика. Открыла глаза. Старый Комитас держал дитя. Встретившись с Мариной Сергеевной глазами, заговорил весело, показывая новорожденного со всех сторон. Она видела, что родила мальчика с белыми, длинными, в завитушках волосами.

Потом она ощутила невероятно сильную хватку маленького рта. Ребенок насыщался соками матери. Ребенок жил своею жизнью. И сознание этого открыло перед Мариной Сергеевной еще одну тайну. Тайна оказалась настолько впечатляющей, что начисто вытеснила из памяти Марины Сергеевны те откровения, что открылись ей в момент страдания. Она забыла, что такое жизнь и смерть. Она поняла самое главное — что такое МАТЬ. И этого ей было достаточно. И этого ей хватит на всю жизнь до самой смерти. Это знание будет ее выручать из опасностей бытия, помогать в невзгодах. Материнство — вот ее удел. Это она понимала и тем была счастлива.

ШТОРМ

Василий, как только поднялся ветер, смотал удочки и поторопился вернуться домой до шторма. Да и поздно уже было. Завтра с утра — в котлован второго блока. Пошло-поехало. В первом котловане заливают основание под реактор, а в это время вовсю скреперы, бульдозеры, экскаваторы копают землю на месте, где встанет второй реактор. Сделаны вскрышные работы и для третьего котлована. Пошло-поехало. Это вначале — всякие заминки, паузы. Так, видимо, всегда, пока стройку-махину раскачаешь. После стычки в котловане бригадир спросил, напустив на лицо безразличие, когда, мол, Вася, уходить будешь? Ждет не дождется, когда Вася вернется в колхоз. А Конешно взял да и выпалил: передумал уходить. А чего уходить? Заработки хорошие, обижаться нечего. Нет, Конешно уходить не намерен. Высказывается он таким, значит, образом, а сам с бригадирского лица глаз не спускает. Ждет, вот-вот Вороной выдаст свое огорчение тем, что Вася передумал увольняться. Нет! Ничем не выдал. Вот самообладание у человека! Вот выдержка! С комсоргов попросили, возраст, говорят, вышел. А он и не унывает. По виду. Вроде ничего такого с ним и не случилось. А ведь с какой должности турнули. Рядом со Жванком становился на трибунах по праздникам...

Размышляя так, гнал Вася лодку свою к берегу — вернул все-таки Иванов. Потом выволок, подкладывая под киль кругляшки, подальше, чуть ли не во двор затащил. Удовлетворенно взвесил в руке улов. Не только бычки оказались в мешке, но и ставрида, и глосса.

Матрена не спала.

— Тверезый?

— Как стеклышко, мать!

— Не нарадуюсь на тебя, сынок!

— Радуйся, радуйся, старая. Когда тебе еще и порадоваться, как не сейчас.

— С уловом?

— А то ж!

— Я встану, помогу тебе с рыбой управиться.

— Дело хозяйское. Желаешь, так вставай.

В четыре руки мать и сын быстро управились с рыбой. Она жарила глоссу во дворе на примусе. Он тушил на газе картофель с салом, чесноком в молоке. Любил Вася кулинарию, ловил себя на мысли, что, пойди он в молодости по этой стезе, знатецкий бы вышел из него повар.

Потом они сидели под звездами. Ели рыбу с картофелем да помидорами. Молчали. Было им радостно, как, может быть, бывало только в пору Васиного детства, когда мать возвращалась из Мужичьей Горы, где продавала на базаре рыбу, и приносила мальцу купленные на выручку конфеты-подушечки и тетради.

— Ой, хто цэ? — нарушила молчание Матрена, уставившись в ночь.

У калитки стоял человек.

Валентин Иванов переводил дыхание. Бежал так, что слова не может вымолвить.

— Ты, инспектор? — дружелюбно спросил Василий.

— Собирайся, — наконец выдохнул Валентин.

— Да куда же вы его на ночь-то глядя? — запричитала испуганно Матрена.

Валентин замахал рукой, мол, ничего плохого.

Но бабка не поняла его жест. Истолковала по-своему. Разозлил жест и Василия.

— Вы, товарищ инспектор, по-моему, не тверезые, — съязвил Вася.

— Быстрее, тебе говорят! — уже ровнее сказал Валентин.

— На ночь глядя? — не унимался Василий.

— Давай, Вася, давай!

И вот это «Вася» вмиг успокоило и старуху, и самого Конешно. Он понял: что-то стряслось. Иванов прибежал к нему за помощью. И он ему сейчас поможет. Поможет, несмотря на обиды, которые причинил Иванов. Поможет, потому что Иванов земляк ему.

— Куда зовешь?

— Трое пошли в море на моторе. Чую, за аханами.

— Так погода же...

— Испугался погоды! Скажи, не хочешь помочь. И я не буду терять с тобой время.

— Другой бы на моем месте и не подумал бы тебе помогать. Но я не из таких! — выпалил Вася и пошел за калитку.

— До меня бежать далеко, возьмем твою лодку! Движок есть?

— А как же! Только я им не пользовался уже с год.

— Ничего, рискнем! Горючее есть?

— Была где-то канистра.

— Порядок!

— Сынки, — вмешалась Матрена, — ружжо возьмите.

— Не суетись, мать! — заорал вдруг Василь, сам не зная почему.