Колыбель

Мария уже целую неделю не смыкала глаз. Сидела в уголке, принадлежащем ей с самого начала пребывания в лагере, слушала сильное дыхание подруги, ощущала чуткими, давно не мытыми ногами судорожные вздрагивания Вари, прикорнувшей у нее на коленях, и ждала... Мария ждала конца долгой промозглой ночи. конца этой изнурительной работы, ждала, когда на берегу пролива кончится этот тяжкий песок, когда их отпустят по домам. Ждала, когда, наконец, кончится война. Ждала, хоть и понимала, что, продлись погрузка песка еще неделю, она не выдержит, умрет от изнеможения, голода, простуды. И ей никогда больше не придется увидеть мать, батьку, родную деревню, она так и не узнает, прогнали и когда с родимой степи немчуру, кончилась ли эта страшная, такая долгая и так неожиданно начавшаяся война. Марию так измотала непосильная работа, так измучил кашель, что она вот уже два дня ни крошки в рот не брала. И поэтому ей казалось, что она совершенно разучилась есть: жевать, глотать. Сначала ее мучили спазмы. Под самым сердцем что-то сжималось. Она никогда до этого не голодала, поэтому не понимала на первых порах, что это с нею. Думала, что легкие, простуженные вконец, так болят. Но одна женщина, наверное врач, объяснила, что легкие никогда не болят, что человек, больной легкими, не подозревает о своей хвори до последнего. Кровью харкнет, поймет, а так кашляет себе, потеет да гнется, гнется. Через сутки боль под сердцем отпустила и началось безразличие — к холоду, к плеткам охранников, к дождю, который беспрепятственно сыпался сквозь широкие щели в стенах и крыше барака. Раньше, до войны, в этих сараях вялили рыбу. Теперь вот живут они — крепостные Гитлера.

Это Варя придумала такое название. Она отчаянная, хоть и моложе Марии. На год позже родилась. Варе едва-едва пятнадцать исполнилось. Таких малолеток в лагере немало. Большинство — из города. Городским хуже. Что они умеют?! Ходили себе в кино, ели мороженое. А Мария, да и Варя тоже, едва научились топать, уже к труду приставлены были. Пололи огородчики, цапали, таскали воду для полива, доили коровенок... Да мало ли на деревне всяких дел, которые испокон взрослые привычно взваливают на детей! И малые руки справляются с ними не хуже, чем большие бы это делали. А вот городским — страсть как тяжело. Видать, от этой нечеловеческой работы и рискнули жизнями двое городских ребят. Мария не забудет, сколько жить выпадет, как два хлопца — ее ровесники — сбежать надумали. Песчаный карьер как раз около городской свалки. Бежать недалеко — город в нескольких километрах. Эти двое стали работать на дальнем конце карьера, почти на свалке. Очередную подводу, приехавшую за песком, они грузили так долго, что начальник охраны, громко ругаясь, кинулся на тот край карьера, злобно размахивая плеткой. А ребятам, видно, этого и надо было. Возчика из вольнонаемных они пугнули — сидел молча. Начальник подбегает. Не остерегся немчура. Да и кого бояться: сопляки, вымотанные голодом и непосильной работой; подскакивает, только одного плеткой ударил, другой его лопатой по кадыку. Уложил наповал и к бричке. Возчик бежать. За то и поплатился. Пулемет ударил с вышки, скосил возчика, а лошади, испугавшись свинца, понесли хлопцев к обрыву. Кто видел рассказывали, что от мальчиков мало чего осталось — накрыла их бричка. Думали, после этого увеличат охрану. Нет. На брички посадили нестроевых. Тех, что после госпиталя только-только. А на дальний конец карьера долгое время никого не гоняли. И конвойные, из тех кто постеснительнее, придумали в тот угол по нужде ходить. Большинство же справляли нужду прямо на виду у всех. Особенно отличался среди самых бессовестных молодой немец. Он постоянно пил кофе. Таскал с собой литровый термос с этим своим кофеем. Пил да пил. И мочился через каждые полчаса. На виду у всех. Не разбирался, кто перед ним: женщина ли, в матери ему годящаяся, девушка или вовсе ребенок, как Варька, к примеру. Та самая женщина, что объясняла легочную болезнь, как-то сказала, что у этого фашиста больные почки и что он долго не протянет. Этот гад Варьку ударил прикладом, потому что она плюнула ему в харю бесстыжую. Мария не заметила, что он от Варьки хотел. Когда оглянулась на крик, увидела, что Варька уже валяется на песке, корчится. Почечник бы ее пристрелил, если бы не его начальник. Старик этакий — злой, сам кого хочешь искалечит, а тут заступился. Потом уже Мария узнала, как все другие в лагере, что охранникам приказано беречь рабсилу, зря не губить головы, потому что весь лагерь будет отправлен в Германию. Варька до конца дня пролежала на мокром песке. И никто из охранников ее не тронул.