Колыбель

Гребешок — не рапана, громоздкий он, трудно ему к днищу парохода прицепиться да еще удерживаться там в течение тысячемильного путешествия. Да и не бывают большие пароходы в тех мелких водах Приморья, где живет гребешок. Надо его привезти. А как? Ну, разумеется, только самолетом. Пару-тройку аквариумов, договориться с Аэрофлотом хоть не пустяк, но тоже не проблема. Так и сделал. Под каждый аквариум место пассажирское купил. Так и довез новоселов. Местные долго не догадывались, что ферма уже есть, что она уже существует, что рыбинспектор там, около своих питомцев, и днюет, и ночует. Ферма-то подводная. Бухта какой была, такой и осталась. Разве что. на ней появились канаты, оттяжки, якоря. Валентин изобрел свою конструкцию: висячие на кухтылях — шарах-поплавках садочки, в которые и поместил гребешка.

Валька обстоятельно вводил Олисаву в курс нового в этих краях промысла. И Владимир слушал его, хлопочущего над десятком этих самых гребешков и горой отборных мидий, из которых рыбинспектор варганил какое-то мудреное блюдо.

— Короче говоря, Владим Владимыч, — закруглился Валька, — я созидаю! Сотворяю прибыльное для нашего района хозяйство. Первый райкома, ну, вы его наверняка знаете — Жванок — как-то приезжал. Молчал, смотрел. До конца меня выслушал. Терпеливый. Пообещал снаряжением помочь. Я тут в масть, как говорят знакомые художники, стал бить. Выпросил новый катер, движок про запас. Браконьеры наглеют. Бывает, по утрянке и в полночь гоняюсь. Мотор вышел, а чинить часу нет. Так я теперь буду резервный с собою возить. Выйду на дозор, а запасной у меня в лодке. Чуть что, трах-бах, поменял и вперед!

— Ну и как первый? Ничего? — для поддержки начавшегося нового разговора спросил Олисава.

— Не ведаю, не знаю. Я тут, сами видите, на отшибе. Он там, в гуще. По району да на стройке. А ко мне, кажись, впервые толком и заглянул. Приехал. Ходит над кручей. Жарища, а он пиджака не снимает. Я как раз внизу был. Сети чинил. Рвут шторма. Замучился. А рапана, как ждет, сразу же в мою бухточку и проникает. Да не успевает. У меня же гребешки в садках. До них никак рапане не добраться. Он в основном пробавляется тем, что выпало из садка... Ну, справился я с делом. Пру наверх. Штук пять этих рапан волоку. А он увидел меня и к «Волге», пиджак, вижу, снимает. Привет! Привет... Бизнес, спрашивает, делаешь? Некогда, отвечаю. Так, говорю, иногда для друзей. То есть рапану обрабатываю и дарю. Кому на пепельницы, кому просто для интерьера... Ладно, говорит, ладно. И снова пошел над кручей. А я в свою сторону. Он оглядывается. Видать, думал, что я за ним иду. Окликает. Ты мне, Иванов, скажи, во сколько тебе все твое хозяйство обошлось? Разорился? Ну, я и отвечаю, что не мое оно, что для общества, мол, создаю отрасль. Ого, смеется, отрасль! Разве ж одному под силу целую отрасль поднять? Я ему объясняю, что для силы выражения слово «отрасль» употребил... Ну, веди тогда, показывай свою отрасль, требует Жванок. Полдня ходили с ним по бухте. Разделся он. Гляжу, а у него плечи попалены. Обжег кожу с непривычки. Я его в каморку затащил, давай кефиром поливать. Стесняется... Напоил тонусом...

— Чем, чем? — прервал Олисава.

— В двух словах: отвар верблюжьей колючки охлажденный. Всегда в холодильнике держу.

— В холодильнике? — недоумевая, стал оглядываться Олисава.

К хатке или каморке, где Валька держал свой инвентарь, никаких проводов ни с какой стороны не вело.

— Электричество — дело простое. Вот ветрячок. Тут на скале редкий день, чтобы без ветра. Сам добываю. На холодильник и настольную лампу хватает. А зимой тем более...

Валька широким жестом пригласил гостя в дом.

Олисава поднялся с камня — белого, плоского, где сидел, словно на лавке, пошел к домику.

— Не верите?! — звонко воскликнул Валька. — Вон же ветряк!

Ветряк стоял на возвышении, открытом на все четыре стороны, неторопко вертел лопастями. В коридорчике громадился магазинный холодильник, урчал потихоньку. Олисава открыл его. Пахнуло морозцем. На полке лежала рыба, гребешки.

Вошел Валька.

— Ну, удостоверились?

— Да уж, — бормотнул Владимир.

— Пойдемте в кабинет.

В тесной комнате, где только стол письменный, лежанка и два стула, на стене висела двустволка, а над нею небольшая картина в раме.

— А это что за шедевр?

— Подарок одного художника. Есть у нас один. Из Святынь — Шишлаков. Наезжает ко мне. На рыбалку, на этюды... Ничего, правда, рисует?!

— Фантастика какая-то?

— Двуглавая дрофа всего-то.

— А что, и такие бывают?

— Не бывает таких дроф, — вздохнул почему-то Валентин.

— Значит, фантастика...

— Почему сразу фантастика?

— Ну, если не бывает.

— Один раз было... Родилась однажды такая дрофа.

— И ты ее видел?

— Я нет, а Колчедан, то есть Шишлаков, видел, а потом написал по памяти.

— Ну что такое городишь, Валя! Не может быть двуглавой дрофы!

— Не может, согласен, но была... однажды.