Возглавлял её пятидесятивёсельный пентеконтер, у которого были две мачты, — одна с большим квадратным парусом-гистионом, а другая несла косой парус скромных размеров, который помогал при манёврах. Он имел форму перевёрнутого треугольника и своим основанием крепился к горизонтальной перекладине. По обеим сторонам пентеконтера шли две парусно-гребные дипроры, которые имели по тридцать восемь вёсел и тараны на носу и афластоне. А чуть сзади шустро резали мелкую волну две чрезвычайно быстроходные двадцативёсельные эйкосоры[104] и две эпакриды, среди которых находилась и «Атенаис» под командой кибернетоса Пайона. Они охраняли тяжёлое двухмачтовое грузовое судно — гиппагогу.
Оно было предназначено для перевозки лошадей. И впрямь, негоже великому посольству повелителя Крита, флот которого держал в страхе все народы Великого моря, топтать землю своими ногами. Поэтому для посла и его свиты снарядили двухмачтовую гиппагогу, на которую погрузили четыре великолепные колесницы и восемь таких же прекрасных хеттских лошадей. Судно можно было легко переоборудовать и под другие грузы, кроме того, на нём имелись помещения для конюхов и запасы корма. А ещё над лошадьми был натянут тент, чтобы они не перегрелись на солнце и чтобы им не страшна была непогода — животные были слишком ценными, их берегли как зеницу ока. Кроме того, на гиппагоге сложили часть подарков для правителей и вельмож ахейцев.
Сам же Даро находился не на своей эпакриде, а на нентеконторе. Но теперь у него была другая должность, более высокая, — первый помощник полномочного посла Крита, уважаемого Видаматы. Назначение это явилось для юного эпакридиарха абсолютной неожиданностью. Конечно, его отметили и поощрили за мужество и расторопность в бою с шекелешами, но минос был щедр и к остальным командирам кораблей, которые участвовали в разгроме пиратов в бухте Кидонии. Тем не менее Даро вызвали во дворец, и Хранитель Божественной Печати миноса, который ведал отношениями с другими государствами, вручил юноше его посольские знаки отличия: золотой жезл с навершием в виде головы тавроса, пурпурный плащ, вышитый золотыми нитями и с золотой каймой понизу, а также золотую застёжку для плаща с большим драгоценным смарагдосом.
— Посольские регалии береги! — строго приказал Хранитель Печати. — По возвращении сдашь мне их в целости и сохранности.
Но и это ещё было не всё. Едва Даро в полном недоумении вознамерился покинуть дворец (его и престарелого Видамату, который прежде возглавляя много посольств, посылали в Микены; но что там делать ему, совсем молодому человеку, который понятия не имеет о межгосударственных отношениях?), как прибежал один из высокопоставленных придворных — «Тот, Который Вхож» — и сказал, что минос призывает эпакридиарха в свои покои. «Чудеса продолжаются!» — думал ошеломлённый Даро, топая вслед за юношей, который был лишь немногим старше его.
Аройо встретил юного, но уже заслуженного эпакридиарха с большой любезностью и, конечно же, с открытым лицом; это была постоянная привилегия Даро — лицезреть первозданный облик правителя Крита, привилегия, ради которой многие Высшие готовы были пойти на любые каверзы, вплоть до оговора того, кто находился чересчур близко от трона.
— Присаживайся, — любезно предложил Аройо и указал на один из дифров.
Сам он уселся в своё любимое мягкое кресло, подарок правителя Ханаана. Минос уже хотел начать разговор, но потом, видимо, вспомнив, что Даро всё-таки гость, два раза хлопнул в ладоши, и «Тот, Который Вхож» прибежал с красивым серебряным кувшином в руках и двумя великолепными кубками работы мастеров Айгюптоса из красного сплава золота с серебром. На кубках было тонко прочеканено изображение какой-то богини в колеснице, которую вёз великолепный конь незнакомой Даро породы. Рядом с колесницей бежал поджарый пёс; наверное, богиня (или царица Айгюптоса) выехала на охоту.
«Тот, Который Вхож» быстро налил вино в кубки и удалился. Даро машинально схватил свой кубок и сделал добрый глоток. Он никогда не позволил бы себе такую вольность в другое время, да уж больно события этого дня получились странными и даже невероятными, и ему нужно было любой ценой обрести ясность мышления.
Он — посол миноса! Который пригласил его на беседу! С глазу на глаз! Что стоит за этой огромной честью для скромного эпакридиарха, пусть и отличившегося во время игр и в морском сражении? Конечно, Даро был из Высших (с небольшой чужеродной примесью в крови «благодаря» деду), тем не менее столь большого доверия удостаивались немногие, лишь особо избранные.
Минос был не только верховным жрецом Крита, но и божеством, лицо которого простые смертные не должны были видеть. А Даро сидит напротив правителя Крита, угощается его вином (оно было просто превосходным и очень крепким; в голове Даро сразу прояснилось), и между ними нет ширмы, за которой обычно скрывался божественный Аройо.
— Удивлён? — вдруг спросил минос.
— Да, — честно признался Даро.