— Стой, не трогай! — Ксана подошла, и, обернув мешковиной боковую ручку сундука, ссыпала верхнюю часть драгоценностей назад, в яму.
— На этой части клада обычно всегда проклятие.
— Сколько условностей
— Они спасают жизнь. Нам ведь не клад нужен, правда.
— Ну, я бы не отказался…
— Вот он. — Она достала со дна сундука огромный, размером с кулак рубин. Даже в темноте было видно, как он переливается, играя гранями в лунном свете.
— Яйцо птицы Алконост.
— Легенда называет его именно так.
— Первая удача. Пойдем, — я обнял ее и поцеловал в висок. — Скоро рассветет, нам нужно выйти к заимке досветла.
И снова я сидел, наблюдая за тоненькой струйкой воска, выливавшейся в плошку с водой. На этот раз из воска вышло что-то вроде изображения избы, которая вся была испещрена узорами мелких капелек. И пока я любовался редким рубином, который и впрямь был похож на большое куриное яйцо, Ксана читала эту абракадабру как книгу.
— У Ратиши была любовь великая — Любава. Человек он был лихой, жениться не стал, да только сердце свое из груди вырвать не мог. Любава его привечала, а в худой день, бывало, и от княжьих людей прятала в погребе. Вот в ее избе-то, в погребе, второй камень и спрятан.
— А где эта изба?
— Ох, и глуп ты бываешь, барин мой дорогой! — Ксана покачала головой, — за столько веков, какая ж изба уцелеет!
— Так как же нам найти то место! — Я обиделся на «глупого» но виду не подал.
— Камень сам нам укажет, где он. Да только тут дело посерьезнее будет.
— В каком смысле?
— А в том, что не сундук это с золотом, а поклажа под зарок.
— Это мне совершенно ничего не говорит.
— Лихие люди такую поклажу делали, когда угроза их жизни была. Закопают неглубоко свою вещь — когда серьгу из уха, а когда и крест нательный, а рядом сокровище кладут. Кладут не с тем, чтобы забрать обратно, а с тем, чтобы не нашел никто. Покуда цела поклажа, — не сможет человеку никто вреда причинить.
— Вроде оберега?
— Так и есть. Верней Любавы у него никого не было. Она не предавала, берегла его, как могла, вот он у нее в подполе и спрятал поклажу и зарок дал — какой, того я не ведаю. А только кончился тот зарок, в тот момент как не стало Ратиши. Теперь клад вроде как бродить будет, пока его не обнаружат.
— А почему его раньше никто не нашел? Или может, нашел?
— Легенду, конечно, всяк в деревне знает, да только до того ли людям. Они и забыли про нее уже. Видно никому до тех камней дела не было.
— А если бы кто-то из деревенских нашел? — Не оберешься мороки, Данила Алексеевич, — у крепостного кто камень купит в деревне — да никто! В город без разрешения хозяев не сунешься, а коли и попадешь, так нарвешься на прохвоста, или в участок сдадут. Нет. Наши крестьяне не станут этим промышлять — найдут, так все равно барину отдавать. Не станут они. Камень на месте, я чувствую. Завтра с раннего утра и начнем поиски. Ложись спать!
— Опять один! Ну, уж дудки! — Я подхватил ворожею на руки и понес в спальню. Она, слегка, для вида, сопротивлялась, но я всегда знал, что нужно сделать с женщиной, чтобы сопротивление не было таким уж активным. Эту ночь я не намерен был отпускать её от себя. Она покорно лежала рядом, положив свою голову мне на грудь:
— Мне надо уйти ненадолго.
— Я не отпущу тебя. Ты сама понимаешь, как мало у нас времени. Найдем эти камни, отыщем ключ и все — я тебя больше никогда не увижу! — я сжал её в объятиях, хотелось плакать.
— Не надо, милый барин, — она провела рукой по моим волосам и сделала пасс перед глазами:
— Спи!
И я уснул. Тут же без возражений. Проснувшись глубокой ночью, я нащупал только пустую постель рядом. Она опять меня провела! Ответила на мой порыв, одарила своей любовью и исчезла. Видимо такова судьба всех мужчин, у которых возлюбленная — колдунья. До рассвета я не мог сомкнуть глаз.
Я был рассержен на Ксану за ее побег, но беспрекословно выполнил все, что она велела: собрал мужиков, велел запрячь две телеги, запасся свечами, факелами, огнивом, мешками, веревками. Усевшись рядом с Ксаной на одну из телег, я обиженно и вопросительно посмотрел на нее.
— Не сердись, барин, я ведь не все могу тебе рассказать. Кое-что должно быть скрыто от твоих глаз.
— Ты носишь моего ребенка. Ты должна заботиться и о нем и о себе, по крайней мере, не по лесу ночью бегать, а спать в теплой постели под охраной надежного мужчины. — Я невольно улыбнулся от такого самохвальства.
— Поедем за село — там за полем нераспаханная равнина. Давным-давно там была деревня, только она сгорела от лесного пожара. Вся дотла выгорела. На пепелище тогда ничего не стали строить — построили здесь, да за рекой. Место большое, называют у нас его Пожарищами, но до вечера найдем, что ищем.
Мужики заволновались:
— Барин, что делать надо?
— Слушайте, что Ксана скажет.