Колыбель тишины (СИ)

Дверь распахивается, чуть не стукнув гостя по носу. Тот недовольно морщится и только вопросительно вскидывает брови, обнаруживая на пороге перед собой старого товарища. Светловолосый мужчина в бежевом свитере приветливо ему улыбается; свет льётся из-за его спины, оттуда же доносятся весёлые голоса.

— Ты сказал, что-то срочное, — напоминает гость.

— Да. Безумно. — Взгляд Михаила беззлобно смеётся. Он всяческими способами проталкивает посетителя в коридор, затворяет дверь и просит раздеться. Пока тот разматывает шарф и расстёгивает пальто, Каринов с совершенно бессовестным восторгом замечает: — Рад, что ты заглянул на огонёк, Борис. Не вечно же тебе чахнуть в отделении!

— Если ты без дела позвонил, пеняй на себя, — фыркает Борис, но друг не особо его слушает, увлекая в комнату.

Посреди гостиной стоит ёлка такая высокая, что ей пришлось подрезать макушку. Иначе в потолок бы упиралась. Настоящая, живая. От неё исходит приятный лесной аромат. По ветвям развешаны стеклянные игрушки и шарики, там и тут поблёскивают мохнатыми боками гирлянды, искрится дождик. Завершающие игрушки развешивают двое: Катя в свободной праздничной блузке и светловолосый мальчонка лет шести, Пашка. В его глазах отражается восхищение, а Катя ласково советует ему, как повесить сосульку так, чтоб та не упала.

Рядом с ними сидит Оля. Её коляска тоже приукрашена, спинка обтянута праздничной тонкой мишурой; сама девушка-нейтрал в праздничной красивой одежде, она выглядит счастливой. Её отчим, Василий, тут же, у стола пасётся, поглядывая на сборище салатов и закусок. Борис недовольно хмурится.

— Ты же не ради развлечения позвал? — спрашивает он, уже догадываясь об ответе.

— Ради развлечения, конечно, — и не пытается оправдаться Михаил. — Проходи!

С ним приветливо здороваются. Оля глядит даже без подозрения; она то и дело касается телефона, лежащего у неё на коленях, но, судя по задумчивому виду, окончательного решения вынести не может. По телевизору показывают какое-то шоу. Борис, чей принцип крылся в том, что его не смутить даже самой странной ситуацией, равнодушно проходит к столу и присаживается, наблюдая за собравшимся семейством.

Они, кажется, счастливы. Во всяком случае, смотрятся самой обычной семьёй. Михаил подсаживает Пашку, чтобы тот смог дотянуться до верхних ветвей, Катя со смехом советует ему держать сынишку крепче. Ель украшена непропорционально и неравномерно, но маленькая семья счастлива, их такие мелочи не волнуют. Пока все подтягиваются к столу, Оля с выражением муки набирает что-то на телефоне и со вздохом его откладывает. Играет дверной звонок, через пару минут пыхтения и приветствий рядом с Борисом оказывается Дмитрий — с мороза он выглядит потрёпанным, но более-менее здоровым, даже желтоватая бледность его в мягком освещении праздничной комнаты выглядит приемлемой.

— Что за план? — иронично спрашивает Борис у Михаила, усевшегося напротив. — Новый Год — семейный праздник, я не прав?

— Не беспокойся, с друзьями тоже позволяется праздновать, — усмехается Каринов без толики раскаяния. — Забудь о своих делах хоть на сегодня! И расслабься. И ты, Дима, тоже. У нас несколько часов всегородского перемирия, попытайтесь не закрываться так. Милая посиделка. Представьте, что вы давно друзья.

Оля хихикает в ладонь. Она выглядит взволнованной, но быстро переключает внимание на Пашку: тот, примчавшись к тёте, забирается ей на колени и что-то долго шепчет на ухо. Оля ласковым шёпотом отвечает, и у мальчонки глаза пуще прежнего загораются. Борис назвал бы эту сцену славной, если бы ему было до неё дело.

Здесь шумно…

Хотя, так-то, он не против. В отделении тоже было бы неплохо, но и тут ничего. Михаил явно доволен; его окружает любящая семья. Они радушно пригласили Бориса как друга Каринова, Дмитрия как друга Оли, и все этим фактом довольны. Почему бы Борису тоже не довольствоваться нынешним положением дел? Всего ночь. Выпьет, даст себе небольшой перерыв.

— Уже лучше, — улыбается Михаил.

— Больше по зову не приду.

— Посмотрим!

Начинается новогодняя программа.

***

Традиции празднования Нового Года в их семье складывались не очень приятно. Когда родители были живы, они справляли праздник всегда вместе, и это было лучшим времяпровождением. Самая чудесная ночь в году, последний и самый лучший вечер декабря, когда все желали друг другу счастья и непременно менялись подарками. Потом некоторые обстоятельства, и оставшимся сиротам пришлось самостоятельно решать, как праздновать.

Разумеется, они оставались дома на вечер, деля друг с другом осадочную тяжесть. О веселье речь не заходила. Для обоих это было скорее испытанием, чем чем-то волшебным-прекрасным; они старались перетерпеть эту ночь и жить дальше, как всегда. Но устои сохранялись: они собирались за столом, где заботливая младшая сестрёнка заранее устраивала маленький пир, смотрели телевизор, дарили и принимали подарки. Не так плохо. Просто они оба праздник не любили. Сразу вспоминались родители, а вместе с ними и потеря.