Колыбель в клюве аиста

- Что уставился? - заулыбался розовощекий, а это был Кот, тут же последовало для Ромки неожиданное; - Хочешь стукнуться? С ним? - Кот кивнул в сторону провожатого.

Корноухий, видимо, тоже не ожидал такого оборота, заволновался, залепетал:

- Я?.. С ним?..

- Фронт с тылом - кто кого? - мелко засмеялся Кот, весело зыркая то на Корноухого, то на Ромку, то на Черного.

Он рассовал альчики в карманы, схватил Ромкину руку, потрогал бугорок бицепсов, молвил:

- Фронт - ничего, сойдет. Стукнешься? Ромка отрицательно мотнул головой.

- Не-ет? - удивился Кот. - Не хошь?

- Нет.

- А если он тебе врежет? Ромка не ответил.

Тогда Кот повернулся к Корноухому:

- Врежешь?

Корноухий растерянно заморгал, взглянул на колеблющегося Ромку, осмелев, придал голосу строгость: - Врежу, если...

- Ну! - это уже не утерпел Черный.

И Корноухий "врезал".

Ромка едва не заплакал - не от боли, нет - от обиды:

- За что?

Он сжал кулаки, сделал шаг к Корноухому и дал бы сдачи, не вмешайся Черный - тот вскочил на ноги, встал между пацанами.

- Но! Но! - произнес он ласково-угрожающе. - Нельзя здесь! Пошли к речке, там тихо...

Пацаны, придерживаясь за поручни крутой лесенки, сбежали вниз, двинулись через пустырь: впереди, доедая яблоко, Черный, за ним уныло и обреченно Корноухий, далее, путаясь в одежде, Ромка, в конце - дружки Черного.

Разные чувства одолевали Ромку: недоумение ("...Зачем драться?"), любопытство ("Что дальше?"), тревога ("Неспроста это...") и еще нечто, похожее на страх ("Бежать?.."). Но бежать нельзя было - по обе стороны тропы стояли стеной полынь, плотно по бокам тропы - колючий лопушатник, далее, за глиняным дувалом, тропа упиралась в реку. Терялась тропа на приземистой речной террасе.

Река и в самом деле бурная, с мостком через нее из двух бревен. По ту сторону реки, вдоль русла, располагался колхозный сад, огороженный дувалом. Осень выдалась урожайной: даже отсюда, издалека, в синевато-зеленой гуще виднелись яркие, искрившиеся на солнце пятна, деревья в саду гнулись от плодов.

Черный извлек невесть откуда еще одно яблоко, вонзил зубы в мякоть, сказал:

- Здесь! - и, обернувшись к Ромке, добавил: - Снимай шкуру!

Ромка не понял, но подскочил Кот, ткнул о борт кителя, произнес:

- Нельзя стукаться в шкуре! Еще запутаешься - снимай! Помочь, что ли?

Ромка снял китель, хотел бросить его на землю, но вмешался Кот;

- Давай подержу! А штиблеты - мать родная! - Кот уставился на Ромкины ноги - на сапоги с красивыми заплатками на голенище, там, где оно сжималось в гармошку, с аккуратными косячками на задниках и на носу. Ромка разулся, откинул обувь в сторону. "Стукаться", однако, пацанам не хотелось. Но вот Корноухий будто стал настраиваться, ладони сжались в кулаки, он задвигал губами, заговорил, словно выплевывая, слова:

- Да я... посмотрим... да ему... Воинственность Корноухого не зажгла Ромку. Более того, ему вдруг стало жаль соперника, уж очень тот выглядел неказистым: этакий шпингалетик с одеревеневшей и растрескавшейся подошвой босых ног - казалось, к ступням ног Корноухого можно было прибавить стальные гвозди, не вызывая болей...

- Не буду я, - произнес тихо и неожиданно Ромка.

- Выходит - в кусты?

- Он мне не сделал плохого, - Ромка впервые, если не смело - прямо в глаза посмотрел Черному, у того в глазах пылало недоумение напополам с удивлением, у рта замерла рука с огрызком яблока. Взглянул Ромка и на соперника - у Корноухого даже выступили на глазах слезы от возбуждения. И не успел собраться с мыслями, как Корноухий с воплями вдруг набросился на него, замахал кулаками. Ромка не удержался, плюхнулся в полынь. Корноухий, взвалившись сверху, нанес несколько ударов и испуганно отпрянул назад, вскочил на ноги.

- Разве лежачего бьют? - пожурил Черный победителя, а затем обернулся и к побежденному: - Мякина!

Ромка, ополоснув лицо, прилег спиной на камень. Скосив взгляд в сторону, увидел Черного, успевшего облачиться в его китель.

- Может, дашь сдачи? - подбавил Кот.

- Зачем?

- Еще и спрашивает. Врезал ведь тебе! - не унимался Кот.

- Незачем.

- Пока, салажня! - Черный, а за ним и остальные собирались уйти.

- А шкуру? - спохватился Ромка.

- Завтра приходи сюда. После обеда получишь шкуру, мякина, - Черный сплюнул, Кот, улыбаясь, заговорщически подмигнул.

Остались вдвоем. Корноухий сидел поодаль на камне и всхлипывал.

- Ты чего? - спросил Ромка.

- Так...

- Зачем плачешь?

- Сам не знаю.

- А когда пузырился - знал?

- Ведь Черный...

- Что Черный?

- Со всеми он так.

- Со всеми, - передразнил Ромка, - а ты без головы...

- Здесь голова Черный.

- А если Черный...

- Ты мозги не вправляй! - взорвался вдруг Корноухий. - Сам знаю!

- Не психуй...

- Запсихуешь: каждый хочет вправить мозги.

- Не интересно с тобой, - произнес нарочито равнодушно Ромка, - не люблю слабонервных. - И немного переждав: - Как зовут тебя?

- Как назвали родители, так и зовут!

- Что ты за человек!.. Меня, к примеру, зовут Ромкой, а тебя?

- Корноухий... Ну, Раим...

Корноухий или Раим?

- Что приклеился? - снова взвинтился Корноухий. - Корноухий - и с концом!

- Откуда завезли тебя?

- Ниоткуда.

- Как понимать?