Элен возвращается в комнату. Она слюнявит два пальца и обходит гостиную, гася курящиеся благовонные конусы влажными пальцами. Прислонившись к каминной полке, она подносит бокал вина к ядовито-розовым губам. Она смотрит поверх бокала, наблюдая за тем, что творится в комнате. Она наблюдает за тем, как Устрица кружит вокруг меня.
Ему столько лет, сколько было бы сейчас её сыну Патрику.
Элен столько лет, сколько было бы сейчас моей жене, если бы у меня была жена.
Устрица — это сын, который был бы у Элен, если бы у неё был сын.
Гипотетически, разумеется.
Это могла бы быть моя жизнь, если бы у меня была жизнь. Моя жена — пьяная и холодная. Мы с ней давно уже чужие люди. Моя дочь увлекается оккультизмом и проводит какие-то идиотские ритуалы. Она нас стыдится, своих родителей. Её бойфренд — вот этот хипповский придурок — пытается затеять ссору со мной, её отцом.
Может быть, всё-таки можно вернуться в прошлое.
Повернуть время вспять.
И воскресить мёртвых. Всех мёртвых — прошлых и нынешних.
Может быть, это мой второй шанс. Прожить жизнь заново — так, как я только что описал, как я мог бы её прожить.
Элен в шиншилловой шубе наблюдает за тем, как попугай поедает себя. Она наблюдает за Устрицей.
Мона кричит:
— Прошу внимания. — Она говорит: — Пора начинать Заклинание. Но сначала нам нужно создать священное пространство.
У соседей израненный ветеран Гражданской войны возвращается домой — к печальной музыке и Реконструкции.
Устрица ходит кругами вокруг меня. Камень у меня в кулаке уже тёплый. Я считаю — одиннадцать, считаю — двенадцать…
Мона Саббат должна быть с нами. Нам нужен кто-то, кто не испачкал руки в крови. Мона, Элен, я и Устрица — мы вчетвером отправляемся в путь. Ещё одна с виду благополучная, но совершенно несостоятельная семья. Всей семьёй — в отпуск. На поиски нечестивого Грааля.
Всей семьёй — на сафари. Сотня бумажных тигров, которых надо убить по пути. Сотня библиотек, которые нам предстоит ограбить. Книги, которые надо разоружить. Целый мир, который надо спасти от баюльных чар.
Лобелия говорит Гвоздике:
— Читала сегодня в газете про все эти смерти? Там пишут, что это похоже на болезнь легионеров, но, по-моему, это больше похоже на чёрную магию.
Сверкая русыми волосами в подмышках, Мона сгоняет присутствующих на середину комнаты.
Воробей тычет пальцем в свой раскрытый каталог и говорит:
— Это необходимый начальный минимум.
Устрица убирает волосы с глаз и давит мне на плечо подбородком. Потом обходит меня и тыкает указательным пальцем мне в грудь, точно по центру моего синего галстука. Давит так, что мне больно. Он говорит:
— Послушай, папаша. — Он тычет пальцем мне в грудь и говорит: — Единственное, что ты знаешь в смысле баюльных песен, это: «Мне бифштекс хорошо прожаренный».
И я прекращаю считать.
Всё происходит само собой. Непроизвольно, как это бывает, когда у тебя сводит ногу. Я кладу руки ему на грудь и отталкиваю от себя. Все умолкают и смотрят на нас, и баюльная песня звучит у меня в голове.
Мне снова пришлось убивать. Бойфренда Моны. Сына Элен. Устрица на миг замирает и смотрит на меня из-под светлых волос, снова упавших ему на глаза.
С плеча Барсука падает попугай.
Устрица поднимает руки, растопырив пальцы, и говорит:
— Спокойно, папаша. Не горячись. — Вместе с Воробьём и остальными он идёт посмотреть на мёртвого попугая у ног Барсука. Мёртвого и наполовину ощипанного. Барсук трогает птицу носком сандалии и говорит:
— Ты чего, Смелый?
Я смотрю на Элен.
Мою жену. Таким вот новым и извращённым способом. Пока смерть не разлучит нас.
Может быть, если есть заклинание, чтобы убить, то есть и другое — чтобы вернуть их к жизни. Тех, кого ты убил.
Элен тоже смотрит на меня. Бокал у неё в руке испачкан розовым. Она качает головой и говорит:
— Это не я. — Она поднимает три пальца, соединив на ладони большой и мизинец, и говорит: — Честное слово ведьмы.
Глава восемнадцатая