И Вера вновь заперла свои
Лишь однажды Вера не смогла установить, в каком органе у
Звали эту пациентку Лора. Она явилась на прием с обострением хронического пиелонефрита. Но разрушение ее тела концентрировалось не в почке. Оно не концентрировалось вообще нигде.
Лора вошла в кабинет воздушно, практически невесомо – совсем юная, худая, ломкая. Казалось, одно неосторожное движение – и от позвоночника разбегутся трещины.
– Это вы, значит, занимаетесь исцелением почек? – спросила она неожиданно спелым, глубоким голосом. – Или только диагнозы ставите?
– Бывает по-разному, – пожала плечами Вера.
– Это не очень-то обнадеживает. Впрочем, мне уже все равно.
Когда пациентка уселась напротив, Вера увидела вокруг ее глаз паутину мелких морщин и поняла, что не такая уж она и юная, как кажется в первые секунды.
Лора говорила спокойно, тягуче и смотрела куда-то сквозь Веру застывшим, практически неподвижным взглядом. Словно ее глаза когда-то раз и навсегда заледенели, покрылись толстой студеной коркой. Где-то глубоко, под крепким глазным льдом, еще как будто плескалась голубоватая теплая жизнь. Но наружу не выходила, не могла выйти.
Когда Вера рассказывала ей о назначенных анализах и предстоящем курсе лечения, Лора, казалось, слушала серьезно и внимательно. При этом без конца гладила правой рукой левую – будто успокаивала. Руки у Лоры были тонкие, бледные и очень сухие. В глубоких трещинах на костяшках пальцев, с подсохшими кровяными капельками, проступившими сквозь белизну.
И внезапно Лора улыбнулась и наконец сфокусировала взгляд на Вере. Голубоватая радужная оболочка на секунду всколыхнулась живой волной.
– Скажите, а каково это – знать, что пациент скоро умрет, и все равно выписывать ему ненужные лекарства от какого-то воспаления почек?
При этих словах у Веры в животе будто щекотно дернулось прохладное лезвие.
– С чего вы взяли, что…
– Ни с чего не взяла. Я просто знаю, что умру. И вы это знаете. Вижу, что знаете. У вас же в глазах крупными буквами написано: «Бедная, бедная дурочка, пришла лечить почки, нестрашное, безобидное воспаление, а сама уже одной ногой в могиле».
И Вера – неожиданно для себя – не стала спорить. Беспомощно промолчала в ответ.
Время шло, и Верина практика накапливала все больше смертей, все больше мучительных растворений в бескрайней небытийной черноте. Смерть постепенно становилась какой-то отчаянно-будничной, пронзительно-обыденной. Вера смотрела на ускользающие в ничто тела, слушала неотвратимые переливчатые звуки и чувствовала, как внутри у нее сжимается и болит нечто не имеющее органической природы. Она могла лишь молча страдать от своего бессмысленного дара.
Помочь она не могла.
В какой-то момент беспрерывный поток
– А что, сейчас куча вакансий, для которых не требуется специального образования, – сказала она как-то вечером Кириллу, на тот момент уже прочно укоренившемуся в ее жизни. – Например, стану менеджером по продажам чего-нибудь. Или еще лучше – трейдером. Хоть денег немного заработаю.
– Для того чтобы стать трейдером или менеджером, все равно нужны какие-никакие знания, – осторожно возразил Кирилл. – Да и к тому же… У тебя ведь такая благородная профессия… Ты прекрасный врач.
– Да откуда тебе знать, какой я врач? А знания – ну да, нужны, как и везде. Но на трейдера явно не восемь лет надо учиться. Пройду какие-нибудь курсы, да и все.
– Я уверен, что врач из тебя прекрасный. Решать, конечно, тебе, но мне кажется…
– Мне тоже все время что-то кажется, и ни к чему хорошему это не приводит, – перебила Вера. – Работа в больнице выжимает из меня все соки. Я устала, Кирилл. К тому же пора развиваться, осваивать новые профессии. Вот мама, например, считает меня безамбициозной неудачницей. Возможно, она права. И сейчас самое время начать извилистый путь к успеху.