Колыбельная белых пираний

С виду Верина жизнь никак не изменилась. К ней по-прежнему поступают колыбельные пациенты, и им по-прежнему никак нельзя помочь. Но теперь даже эта переливчато-музыкальная неотвратимость представляется ей не проклятием, а, скорее, рабочим, будничным элементом, раз и навсегда вписанным в естественный ход вещей.

Всю неделю Вере кажется, будто мир вокруг каждой своей деталью обращается лично к ней, чтобы успокоить, уверить ее в логичности и закономерности всего происходящего. Для одной только Веры мягко розовеет луговой клевер на холме с крылатой коровой, плавно стелется гипнотическая, слепящая неподвижность неба, весело растекаются сквозь гулкий хлест дождя красно-желтые городские огни; одной только Вере улыбаются витрины, автомобили, окна квартир – все до краев наполненные предвечерним битым солнцем. Мир вокруг словно говорит, что все правильно, все хорошо и ничего ошибочного и непоправимо страшного никогда не происходило.

Спится Вере эту неделю тоже спокойно. Вместо прерывистых душных снов под закрытыми веками расползается только бархатистая убаюкивающая темнота. Сквозь нее не разглядеть ни Манауса, ни рыб, ни реки, ни лиан. И кажется, что всего этого не существует вовсе.

– Может, съездим куда-нибудь в конце августа? Раз уж у тебя будет отпуск, – говорит как-то за ужином Кирилл.

– Давай, – улыбается в ответ Вера. Мягко пожимает плечами, препарируя у себя в тарелке лопнувшую химически-розовую сосиску, обвитую липкой вермишелью. – Куда поедем?

– Ты это сейчас серьезно?

– А почему нет? Мы разве никогда раньше никуда не ездили?

Кирилл несколько секунд растерянно молчит, и в кухне слышатся лишь стук Вериного ножа о край тарелки и тонкое дребезжание оконного стекла от каких-то далеких транспортных погромыхиваний.

– Ездили, конечно… Но тебя каждый раз нужно было долго уговаривать. А теперь ты согласна вот так сразу – взять и поехать?

– Тебе что-то не нравится?

– Все нравится. Ты как будто изменилась за последние дни… Потеплела, что ли, посветлела. Что-то случилось?

– Ничего не случилось. Отпуск у меня скоро, вот на душе и теплеет. Так куда поедем?

Кирилл задумчиво смотрит куда-то в сторону приоткрытой двери. Туда, где сквозь проем в ярко освещенную кухню подтекает комковато-кисельный коридорный полумрак.

– А давай в этот раз куда-нибудь подальше. В какое-нибудь необычное, не слишком туристическое место. Например, в тропики. В дождевые леса Амазонии.

– Можно и туда. Только прививки сделать уже не успеем, – спокойно отвечает Вера и тут же удивляется, насколько легко ей дается этот ответ. Внутри нее все остается на своих местах, ни на миллиметр не сдвигается под безмятежным, лишь слегка бурлящим потоком крови.

Мир становится таким простым и невраждебным, что Вера даже решается пойти к тому самому магазину. К месту, которое она столько лет с ноющим сердцем обходила стороной.

Место встречает Веру сонным умиротворением, сытой расслабленностью назревающего жаркого дня. Словно здесь никогда не случалось ничего ужасного. Недавно политый асфальт росисто сверкает на солнце и кажется мармеладно-мягким. Спортивная площадка за проезжей частью пустует, а на скамейке, где Вера когда-то оставила книгу про Амазонку, сейчас сидят две хрупкие, антикварно-утонченные старушки с подтаявшими эскимо в обмякшей глазури. Старушки довольно громко обсуждают личную жизнь какой-то ресторанной певицы Марины, и, судя по всему, предмет дискуссии они знают хорошо.

А магазина с белыми пираньями, оказывается, больше нет. На его месте теперь сияет новенький фитнес-центр с огромными завлекающими окнами. Сквозь одно из окон виднеются разнообразные тренажеры, в основном пустующие. Лишь на одной беговой дорожке по черному тугому полотну старательно вышагивает фигуристая девушка с виляющим рыжим хвостиком и пухлыми розоватыми локтями. Безостановочно мелькает полными белыми икрами, напряженными до предела.

Рядом с беговыми дорожками, в соседнем окне, очерчивается крошечный прямоугольник бассейна, сверкающий хлорированной голубизной. Вода абсолютно неподвижна и оттого кажется ненастоящей. У кромки бассейна сидят еще две девушки. Вера не видит их лиц, только блестящие скользкие спины, перетянутые пестрыми лямками купальников.

Как же все, оказывается, нестрашно и буднично.

Еще пару минут Вера неподвижно стоит напротив гладких солнечных стекол, поддаваясь сонному оцепенению воздуха, скованного жарой. И затем со спокойным сердцем уходит прочь, оставляет позади себя безобидно прозрачную бассейную воду, лишенную живности; пустынный сверкающий асфальт и последние сомнения в легкости всего происходящего.

Спокойствие внезапно уходит спустя семь дней после приема Коршунова-Захарова.