Ну, естественно, «бороду» сквозняком в раскрытую дверь и вынесло. А на дворе ветер, метель. Подхватила позёмка клок Бармалейкиной шерсти и понесла за околицу.
Тут супружница как всхлипнет:
– Не позволю разорять хозяйство. Пускать на ветер!
И бросилась вдогонку за «бородой». От жадности забыла, что сама про Деда Мороза авантюру изобразила…
Попробуй догнать клок кошачьей шерсти, когда тот летит по ветру. Однако же супружница Егоркина пробует. Жалко ей, вишь ли, терять добро, о котором столько мечталось. Бежит баба по заснеженному полю, под ноги не смотрит. И вдруг – хлобысь! Зацепилась ногой за некий предмет странной формы, выторкнувшийся из-под снега на самом краю обрыва.
Конечно, откуда было Егоркиной супружнице знать, что это Чёрт опять свой перископ из ада выставил и на мир земной пялится. Но только не вовремя высунулся чертеняка. Поэтому и увидела нечистая сила в окуляре одну только здоровенную пятку, да ещё чью-то рожу, и в тот же миг разверзлась перед чертенякой темнота.
Грешники в аду испуганно притихли: не каждый день приходится видеть валяющегося в аду на полу Чёрта в бессознательном состоянии.
А как получилось. Запнулась на бегу Егоркина супружница за торчащий из снега чертенячий перископ, и тот, другим своим концом, врезал Чёрту промеж глаз. Женщина, естественно, с обрыва – кувырк! И, пробив с размаха дно оврага, очутилась в аду быстрее, чем я это вам тут рассказываю.
Оклемавшийся Чёрт и оклемавшаяся баба расселись на полу преисподней и медленно в сознание своё приходят. Осознают, так сказать, новую реальность.
И тут баба, разглядев наконец бородатую чертячью рожу, как крикнет:
– Ага! Так вот где она, моя борода!
И как вцепится Чёрту в бороду. И как давай отрывать. Чёрт от бабы удирать: казаны копытцами сшибает, клавесин набок опрокинул… Грешники от испуга блеют…
И такой тарарам в аду поднялся, что святой Пётр, дремавший на небесах на лавочке у райских ворот, проснулся, обеспокоился и в пароходный раструб как рявкнет:
– Аллё, в машинном отделении! Прекратить немедленно безобразию!
А в ответ ему из раструба бабьим голосом как визгнет:
– Дядя Петя! Скажите, нехай Чёрт бороду отдаст!
Бегает Чёрт по аду от Егоркиной супружницы и думает: «Сам, сам виноват! Зачем таку холеру Егорке в жёны подсунул?! Не иначе бес меня попутал… То есть сам себя попутал!»
А тем временем Бармалейка и Егорка за праздничным столом сидят, и непонятно им, радоваться или печалиться оттого, что баба исчезла. Тишиной наслаждаются, стало быть…
Но недолго наслаждались. Входная дверь вдруг скрипнула. Приоткрылася. И вот те вам – на пороге стоит Чёрт собственной персоной.
Глянули Бармалейка и Егорка и обмерли: Чёрт-то он Чёрт, да весь какой-то подержанный, пощипанный, от бороды три волосинки осталось, рога набекрень, на голове восхитительный шишак невообразимого размера, хвост узлом военно-морским завязан, под одним глазом «фонарь» тлеет, другой растерянно по сторонам бегает – пощады ищет.
– Здрасте… – Чёрт им.
– И вам не болеть, – в два голоса наши домочадцы.
– Вот что… – Чёрт смущённо повозюкал копытом по половику. – Ты это… бабу, это, свою… обратно, это… забирай.
– Снова?! – опешил Егорка.
– Опять?! – покачнулся на четырёх ногах Бармалейка.
– За это не беспокойся, – заторопился Чёрт, прикладывая сосульку к шишаку на лбу. – Мы там посовещались… – Чёрт поднял свой единственный глаз к небу, – и пришли к выводу. Всё будет по-другому! Сам не возражает.
– Сам? Ну тогда ладно, – нехотя согласился Егорка. – Если Сам даёт добро.
– Это ж уму непостижимо, какие нервы надо иметь… – прошептал кот Бармалейка, усаживаясь на лавку, – когда имеешь дело с женщинами.
И Егорка принял в объятия свою жену. Всё ж таки, кроме характера, у неё были другие разные достоинства…
И вот с тех пор, братцы, в мире земном всё переменилось. Теперь уже бабы бегают по хозяйству, за водой да за хлебом, а мужчины с друзьями домино зашибают. А когда надоест им домино, выпьют они бражки и с песнями идут домой. Оно, конечно, мужик не так красиво поёт песни, как раньше бабы, зато все при своих бородах…
И за то Чёрту спасибо!
Волшебное слово
В одном тридевятом царстве-государстве жила-была Машенька с папой, отставным солдатом. Эх, братцы, и дружно же они жили! Самостоятельно! Даже больше скажу – смотреть глазам больно, как славно они жили!
Но, доложу я вам, если б так они и жили, сказки б этой мы тут не сложили! А так – случилось! Тучи злые солнышко закрыли, громы загремели военные. Всякие тревожные молнии засверкали! Следовательно – собирайся, солдат, в поход.
Делать нечего. Сложил Машенькин папа свой нехитрый солдатский скарб в вещмешок, взнуздал лошадку и прибыл вместе с Машей в расположение усадьбы одной зажиточной женщины, неподалёку проживающей.
– Присмотри, соседушка, за Машенькой. А уж она тебе отработает.
– Ну, коли отработает… – скривилася Соседка.
– Благодарствую вас чрезвычайно! Выручили! – откозырял солдат, снял с себя мундир, накинул Машеньке на плечи, поцеловал на прощание – и ускакал тучи тревожные разгонять…