Колыбельная для жандарма

Елена хорошо понимала, о чем он говорит. Когда старая империя рухнула, новые государства у Балтийского моря отстаивали свою национальную чистоту. На 1918–1919 годы пришелся пик террора. Остзейцев не просто выгнали, их смели, как сор со стола. Один из Кройстдорфов даже командовал партизанским отрядом под Ригой. Но какие из немцев партизаны? Бюргеры, университетские профессора, колонисты. Почти все профессиональные военные подались на старую родину. Иные потом вернулись в 1941 году – печальная история.

– Мы очень дальняя, боковая ветвь, – продолжал Алекс. – Я даже не уверен, что юнкеры. Когда в начале прошлого века Европу стали захлестывать беженцы, мои предки жили под Дрезденом. У них построили эмигрантский центр, и началось: грабежи квартир, нельзя машину оставить, убийства прямо на улице посреди бела дня. В общем, центр кто-то поджег. Мой прапрадедушка проходил мимо, но его загребли вместе с другими и влепили «нулевую толерантность», фактически лишили гражданства. А у нас империя только что объявила политику реэмиграции. Возвращение соотечественников со всего света. Немцы под нее подпадали. И наша семья уехала. Поселилась тут, поближе к старым владениям родственников. Служим. После Третьей кавказской вернули титул. Фаль купили лет пятьдесят назад. Чего тут только не было, даже дом отдыха для новобрачных, спортивный зал. Хорошо, паркет не сняли. Просто настелили резиновые коврики поверх дуба и ореха – дикари! – Алекс покусал губу. – Мы держим эту комнату как мемориальную. Варьке я рассказал. А девчонок не хочу пока пугать: маленькие. – Он через силу улыбнулся. – Теперь ты видишь, какой я аристократ?

* * *

– Как прикажете это понимать? – Максим Максимович сердился не на шутку.

Зная Государя много лет, Кройстдорф привык различать его состояния не только по общему, всегда хмурому, выражению лица – по манере держать руки, строить фразы, по свистящему дыханию, вырывавшемуся из полуоткрытых губ. По гипсовой бледности чела – когда император гневался, вся кровь отливала у него от головы.

Но Карл Вильгельмович был не из тех, кто пасует перед первым же высочайшим окриком. Теперь Его Величество просто не знал, что делать, а поведение шефа безопасности в Сибири – удобный повод сорваться. Чего Макс, правду сказать, не пропускал – был гневлив и склонен к разносам. Зато не без сердца. Это все ценили.

– Вы осмелились арестовать мэров двух крупнейших городов, с ними тьму чиновников и депутатов областных Дум. Это, друг мой, называется самоуправство!

– Обстоятельства требовали, – возразил Кройстдорф. – Все нужные материалы и донесения с мест у Вашего Величества на столе.

Уморит он царя с этими донесениями! Да уж, на столе, и тот вторые сутки любуется на них! Не знает, как и отреагировать. Ему показалось, или время в декабре правда понеслось галопом? А нужные люди стали совершать сплошные глупости?

– Мнение о том, что я вас избаловал снисходительностью, отчасти верно.

Еще вчера Кабинет Министров и Дума принесли императору коллективную жалобу. К ним присоединился Государственный Совет.

– Когда задеты интересы одного крупного чиновника, остальные встают за него стеной, – отозвался шеф безопасности. – Круговая порука.

Да знает он, знает! И про круговую поруку, и про коррупцию. Все не отвыкнут глядеть на должности, как на кормушку.

– Полагаете, это у нас неистребимо?

– Почему? – буднично вздохнул Кройстдорф. – Просто надо время от времени пропалывать грядку. Что я и делаю. По приказу Вашего Величества. – Он вздохнул. – На этот раз глубоко копнули, только и всего.

– Только и всего, – протянул Макс. Холодный спокойный тон шефа безопасности еще больше взбесил императора. Так и вылил бы на голову собеседнику ведро воды. «Приди в себя! Оглянись вокруг, какую кашу заварил!»

– Вы на этом не успокоились, – свистящим шепотом произнес монарх. – Арестована половина управляющего звена станции «Беринг». Компания «Шельф-индастри» уже заявила протест. Словом, друг мой, вы совершенно распоясались.

Карл Вильгельмович собрал все красноречие, на которое был способен, и пустился живописать ужасы. Показал императору статьи в Кодексе, которые требовали от работодателей, в том числе иностранных, в первую очередь предоставлять места жителям страны.

Максим Максимович пожал плечами: Кодекс он знал наизусть и, чтобы убедить собеседника в своей памятливости, с ходу процитировал санкции: лишение лицензии, закрытие предприятия, отчуждение имущества. Список длинный, с уточнениями и многочисленными оговорками. Но в целом закон оставался жестким по отношению к производителям: хотите работать в империи, нанимайте наших.

– Рабочая сила у нас стоит дешевле, чем в Европе, – рассуждал Кройстдорф. – Но все же она стоит денег, и, на взгляд компаний, немалых. Еще дороже встает техника последнего поколения. Куда дешевле брать тех, кто будет работать просто за еду. Даже если брать силой и отстегивать копейку барыгам-посредникам, подогнавшим партию бесправных «диких людей». Сверхприбыли обеспечены, а делиться с согражданами в виде заработной платы, пенсий и социальных пакетов никто не хочет.