Колыбельная для жандарма

– Да я сам уйду! – рявкал император, прекрасно понимая, что на Руси отречение – самоубийство. И то, и другое для православного государя невозможно – неси крест. – Или всю эту шарагу закрою!

– Не сейчас, – возражал Кройстдорф.

– Я не могу смотреть…

– А придется.

Макс раздражался, начинал вопить: «Я царь или не царь?» – и искал поддержки у жены. Татьяна Федоровна сама была напугана участью семейного ангела-хранителя.

– Если с вами что-то случится, мой дом не устоит, – сказала она. – Помните: вы не за себя сражаетесь. Я, мой муж, мои дети, мы доверяем вам и не доверяем любому, кого Дума приставит нас сторожить. Сейчас мы под охраной, а можем оказаться под арестом.

– Успокойтесь, – просил ее Кройстдорф, сам не испытывая ни малейшей уверенности.

Дорога не заняла и пяти минут. Заседание проводилось в центре еще и для того, чтобы народ мог собраться перед зданием Думы и выразить распекаемому министру свое негодование. Кройстдорф отметил, что его встречала демонстрация сотни в три с транспарантами «Да здравствует парламент!», «Свободу Сиротко!» и «Долой придворную камарилью!»

Слово было старинное, из либеральных и большевистских газет начала XX века. Означало просто «двор» по-испански, но выглядело почему-то особенно обидно. Сразу воображалась туча кровососущих насекомых, облепивших трон.

Холлы, мраморные лестницы, леса светильников. Зал. Депутаты уже заранее стоят и орут. Все фракции, даже лояльные царю. Их можно понять: хочется жить красиво, сидеть на должности и получать нехилое жалованье. Шефа безопасности пригласили на трибуну. Как выплюнули из микрофона чины и звания. Должность вообще зажевали. Кто же не знает палача-Кройстдорфа, правую руку нашего Калигулы?

Карл Вильгельмович стоял освистываемый и осыпаемый бранью. Наконец ему надоело.

– Если вы не хотите меня слушать, я уйду, – громко заявил он, без микрофона покрыв пространство до последних рядов. Вот что такое командный голос! Учитесь, господа.

Зал на секунду замер. Этого хватило, чтобы он начал говорить. А дальше уже невозможно стало не слушать. Имена, должности и обвинения сыпались как из рога изобилия. Не зря он вытащил на свет чужие скелеты из пыльных шкафов. Его пытались зашикать, но уже не все. Негодующая куча-мала у трибуны заметно растаяла, многие сели на места и включили наушники.

– «Жуйте» микрофон, – посоветовал председатель, – через него трансляция.

Не только на депутатские девайсы, на улицу и в сеть. Сейчас Кройстдорфа слышали все, кто хотел. Прозвучало слово «сепаратизм» – забытое со времен Смуты. Пошли доказательства. Становилось ясно, что спасение «чубак» лишь позволило зацепить и потащить на свет божий целую сеть.

– Вы хотите устроить нам тридцать седьмой год! – крикнул кто-то в первом ряду.

– Да нет же, – попытался оправдаться Карл Вильгельмович. – Я как раз этого не хочу! Если вовремя не принять меры, мы скатимся…

– Позор! – в кричавшем Кройстдорф узнал Леденца. «Наш пострел!»

– Позор! – начало скандировать оппозиционное большинство народных избранников.

– Послушайте! – патетически заявил Гаррик Шалович. – Там, на Манежной площади, собрались люди. Они выкрикивают в ваш адрес: «В отставку!»

Кройстдорф, который уже перешел в своем персональнике с обличительных документов на картинку Манежной, был удивлен. Вместо небольшой демонстрации у входа напрудило тысяч двадцать. И еще шли, выплескиваясь из телепортов в устьях улиц.

Организаторов не было, но полицию не трогали. Пока. «Даст бог, наши успеют вывести конных жандармов и рассечь толпу», – подумал шеф безопасности. Эксцессы при скоплении людей возникают сами собой, даже если граждане мирно настроены.

– Вы слышите, что они вам кричат? – не унимался Леденец. Но его товарищи в зале, уже раскрывшие персональники, выглядели скорее растерянно и озадаченно.

– Это они вам кричат, – сообщил Карл Вильгельмович. – Вы защищаете не граждан, а уголовников от ответственности. – Он еще ближе поднес микрофон к губам. – Назвались Думой, вот и думайте, что теперь делать. – И сошел с трибуны. Народным героем, конечно.

Выход из здания был триумфальным. Даже неприлично. Человека в его должности не позволяется носить на руках. Единение народа и полиции не может быть долгим. В нем сокрыта некая противоестественность. Именно об этом думал Алекс, когда его подкидывали и поздравляли. Люди должны ходить на работу и спешить домой к семьям – это их нормальное состояние. Сбиваться в толпы и вышагивать с транспарантами – вредно для здоровья как граждан, так и державы в целом.

Это была последняя здравая мысль. Шефа безопасности приложили об машину. Не со зла – играючи, как мячик. Адъютантам удалось перехватить Карла Вильгельмовича и запихнуть внутрь антиграва. Толпа обиженно загудела: у-у-у! И начала раскачивать бронированный автомобиль.

– Телепортируемся, – сказал подчиненным Кройстдорф. – Положите руки на меня.