Колыбельная (СИ)

У Баки есть просьбы и пожелания. Мелочи. А еще он ворчун. У него еще очень много проблем, к сожалению, нефизического свойства. Стив еще только учится ходить по этому льду, открывая Баки заново. Он часто скучает по его легкости, по жизнерадостности. Иногда друг может выдать что-нибудь откровенное, что его тяготило еще тогда, на войне, отчего волосы становятся дыбом и становится трудно дышать. Стив часто не знает, что сказать на его откровения. Поэтому подходит и целует. Или бодает в плечо или спину между лопаток. Обнимает. Заставляет сосредоточиться на «сейчас». И Баки оттаивает. Трогает. Касается, целует в ответ, утягивает в постель. У него за это время накопилось так много фантазий, что Стив краснеет от них как в восемнадцать.

И идет на это. Идет на все.

*

Баки соглашается впускать в себя Солдата на те же три часа каждый день, и три часа проходят… интересно. Они занимаются, и Стив не устает поражаться, насколько легче и сильнее получается у Солдата. Наверное, это из-за того, что ему ничто не мешает. Он умеет сосредотачиваться на собственных действиях и уходить в них с головой, в отличие от Баки, которого присутствие Стива рядом в последнее время отвлекает непозволительно часто.

Они вместе обедают – это правило сохраняется всегда, у Солдата распорядок. А потом наступает время ласки, и Стиву кажется на протяжении первых часов, что Солдат с затаенной истомой ждет этого третьего часа.

Потому что у Стива есть правило – никаких проявлений чувств на улице. Солдат принимает его легко и ни разу не пытается нарушить, разве что глаза горят и блестят огнями «потом отыграюсь».

И отыгрывается. Тянется к рукам, позволяет себе вопиющие, по сравнению с прошлым, вольности. Он не спрашивает, почему его больше не укладывают в криокапсулу. Теперь он засыпает на красном покрывале, обычно в обнимку со Стивом, а просыпается уже Баки. И переход после введения кода все легче и легче.

Стив не знает, что из этого Солдат запоминает как «важное» и что отсеется потом как «несущественное». Баки так или иначе помнит все. Но каждый день Солдат явно ожидает чего-то приятного, и всякий раз знает, что это приятное будет связано со Стивом. Неправильным куратором. И тело недвусмысленно подсказывает ему, как именно будет приятно, и чувство опасности спит, стало быть, приятно будет без страха и насилия. И он смиряет желание на первые два часа, чтобы всласть насытиться третьим.

Чтобы после превратиться в податливое, жадное, исходящее низкими стонами существо на красном покрывале, так призывно раскрытое, когда Стив целует и покусывает поочередно его соски. Он глубоко, ритмично проникает масляными пальцами, массируя, поглаживая и растягивая, сгибая их и слыша шумный выдох. Несмотря на собственное острое возбуждение, Стив не собирается делать больше ничего, доведя его до исступления вот так, руками. Разве что… Если только… Солдат его попросит о чем-то большем…

Подаст сигнал.

*

Стив не хотел с этим спешить. Считал, что стоит подходить постепенно, не торопясь. Но Солдат очень чутко улавливал настроения Баки, и его тело знало, что происходит. Тело отзывалось на Стива, как и раньше, и даже сильнее, чем раньше, и на пятый день отказа от криокапсулы Солдат впервые сам саботировал тренировку.

Снаружи лил дождь, бой в спортзале захлебнулся поцелуем, они катались по хрустящим матам, жгуче целуясь и сминая друг друга. Солдат вдруг развел ноги, и Стив упал на него вплотную, а когда, опомнившись, попытался приподняться, Солдат чуть сжал бедра, погладив его коленями по бокам.

Это был призыв. И Стив оторопело замер, понимая, что это означает.

Это случится сейчас. Неизбежное.

- Хочешь этого? – сдавленным голосом спросил Стив. – Хочешь так?

- Да.

О, небо… как ему отказать?

- Пойдем?..

В этот раз не было никакой темноты, только приглушенный белый свет.

Стив осторожничал, нервничал, все-таки в первый раз. Прелюдия растянулась надолго, давя нерешительность, он ласкал, целовал и растягивал пальцами, разжигал, пока Солдат сам не начал подаваться навстречу.

Они лежали вплотную, как ложечки. Стив придерживал Солдата за бедро, целовал в шею и кусал мочку уха, медленно погружаясь в тесное, живое нутро, мучительно и сладостно, чувствуя, как бешено оно пульсирует, крепко сжимает его до темноты в глазах. Он воспроизводил движения Баки. Он вспоминал то, что понравилось ему самому, и действия Баки восставали из запыленной памяти, текли через Стива, заново наливаясь красками, вкусом и плотью, уходили в Солдата, отдавались в нем – и завершались, замыкая цикл. Стив плавно толкался, зарывался лицом в теплые волосы и шептал: «Вот так… вот так…».

Это напоминало медленный танец.

Стив хотел заниматься любовью. Хотел бережно, нежно. Ласково. Хотел, чтобы Солдату было хорошо…

…Ровно до тех пор, пока Солдат не прошипел сквозь зубы:

- Сильнее! – и не дернулся в руках, двигаясь, пытаясь ускориться и рыча от позы, мешающей ритму.

Солдат не хотел бережных нежностей. Ему было мало, невозможно мало, и, кажется, даже слово «секс» было слишком приличным определением того, чего ему хотелось сейчас.