Колыбельная (СИ)

Но отторжения не было. Стив любил Баки. Наверное, он любил его всегда. Сильно и осознанно, но как-то… по-детски, что ли. Во всяком случае, до памятной ночи на чердаке он и не думал о чем-то подобном. Его любовь выражалась в абсолютной и страшной уверенности: «если Баки умрет, я этого не переживу». Такие мысли всякий раз вызывали в нем мерзлый комок под сердцем и мурашки по спине.

А поди ж ты… пережил.

И теперь, вспоминая об этом, с еще большим пылом Стив целовал Солдата.

Странная штука. В последнее время он часто ловил себя на том, что прикипел к этой инкарнации Баки какой-то особой, болезненной привязанностью. Сам факт существования Солдата трогал в нем больной оголенный нерв.

Потому что Солдат – это Баки, у которого никогда не было Стива, Бруклина, смешливых девчонок, теплого прошлого и бескрайнего будущего, каким оно видится, когда тебе восемнадцать лет. Но даже не поэтому Стив смотрел на Солдата с такой удушливой, щемящей тоской, не потому так отчаянно тянулся к нему руками.

Солдат был живым воплощением той секунды в грохочущем поезде, которой ему не хватило.

И все время хотелось обнять, удержать, заглушая внутри фантомное чувство утраты – призрак, эхо…

Поэтому он давно решил для себя, что Солдат получит все, что хочет, чего бы ни захотел.

И когда тот с неподвижным и выжидающим взглядом опускается перед Стивом на колени, у него туманится взгляд. Он не может глаз оторвать от рта Солдата, ярких губ, которые находятся чертовски близко к тому, что уже откликнулось на его близость, а перспектива того, что эти губы к нему прикоснутся там…

Он впервые с шестнадцати завелся так от одного взгляда, от одной только мысли, что Баки… ведь это же губы Баки… Что Баки сейчас… ему…

Солдат ждет.

- Не делай этого, если не хочешь.

- Все, что хочу.

Солдат словно бы спрашивает разрешения, ждет одобрения, и Стив, быстро облизнувшись, кивает, кладет руку ему на голову. Обволакивающий жар. Острый, чувственный опыт. Прикосновения сверхчувствительны, и много, и мало, и хочется еще, глубже, теснее, чаще, но Стив не торопит. Терпит. Солдат делает то, что хочет, только бы делал и дальше. Он подходит практически, без лишней самоуверенности – сразу определяет глубину, не мешающую дышать, отмеряет ее кольцом из трех пальцев, и начинает двигаться вперед-назад… и даже как-то еще вверх и вниз… это упоительно, и сладко, и так непривычно – Стиву еще никто не оказывал такого внимания.

Он никогда не спрашивал Солдата, был ли у него какой-либо опыт в ГИДРЕ. Он никогда не спрашивал Баки, почему тот выбрал такое распределение ролей. Не хотел знать. Ни к чему. Что бы там ни было… это прошло.

Стив запускает руку в волосы, пропускает пряди между пальцами и стонет, давая понять, что все правильно. Что ему хорошо. Глаза у Солдата закрыты, и реакция Стива словно подстегивает его. Движения становятся резче, так, словно получив одобрение, он смелеет. Трогает языком, вылизывает, крепче сжимает губы…

…Далекая искра разгорается все ярче, приближаясь, как грохочущий, пресловутый товарный состав. И Стив с головой окунается в щекочущий, заливающий тело пожар.

Перед глазами белая пелена, в ушах звенит. Стив не удивлен. Ему хочется отплатить, и немного стыдно за то, что не додумался до этого раньше. Когда они меняются местами, Стив шепчет напрягшемуся было Солдату: «Хочу, чтобы тебе тоже было хорошо». И смотрит снизу вверх, как стремительно темнеют серые глаза.

Он возвращает долг, дурея от ощущений, от полноты и терпкого вкуса. От того, что неумелость вытесняется желанием, и принцип подхватить – легче легкого. И Стив ласкает Солдата губами, катает на языке трепещущий пульс и жадно пьет разлив семени, когда протяжный высокий вскрик над головой заставляет сердце сбиться и затрепыхаться от счастья…

*

…Баки после этого терзает его почти всю ночь. Собирает и отдает в двойном размере, задавшись целью выяснить, в каком состоянии у него получается лучше. И, на всякий случай, карает Стива несколько раз подряд, досуха, чтобы тот не вздумал вдруг от врожденной честности дать неправильный ответ.

*

Баки уже не напоминает пустой футляр от человека, у него есть условия, старые и новые, он полнится уже вполне здоровой вредностью и в чем-то откровенно готов стоять на своем. Он улыбается такой улыбкой, полной сытого довольства, какой Стив давно у него не видел. Он жаден до ласки, и в постели то еще трепло, причем он любит словоблудить и до, и во время, и после, и шутит, и дразнится. Словно истосковался по этому, словно мало ему одних прикосновений тел и механики, и нужно что-то еще, приправа из слов, чтобы прочувствовать – да, это Стив, он со мной. Чтобы полностью окунуться в это.

Тишина его угнетает. В ней начинает ворочаться и копошиться ненужная память.

А Солдат другой. Ведет себя иначе, и в постели, и вне ее.