Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни

И он меня отмазывает от этой херни, вытаскивает этого хохла и говорит: слышь, ты, а кто ты такой, бля? И достаёт такую кипу жалоб на него. Короче, всех москвичей, всех приезжих, всех россиян – он всех кидал, а своим оплачивал. И говорит: сколько ты ему должен? А тот сидит, башка-то не пробита, а кожа лопнутая, когда я черенком-то дал ему по башке. И говорит: сколько ты заработал? Я говорю: я договорился за двести. – Двести? Две тысячи, ты ему, сука, должен! Прикинь, вот я тогда первый раз детям алименты отправил.

[Он заплатил мне] не все: пятьсот долларов, но тогда пятьсот долларов тоже деньги были бешеные. Пятьсот долларов отослал, потом снял общагу на Первомайской. А пока месяц-то работал, я с альпинистами пообщался, а в ГРОМе нас учили лазить по верёвкам. Я с альпинистами пошёл в фирму, тогда еврейская фирма была „Роллсон“, она с Реутова. Короче, Серёга Роллсон, у него фамилия такая. Чего бы ни говорили теперь за евреев, за кого-то – все люди разные, все люди абсолютно разные.

Вот он когда приедет на „Бэхэ“ семёрке – это вообще была самая крутая машина в Москве. Он приезжает, троечка на нём костюм, он прямо костюм снимает, говорит: Пашка, дай. А она вся в краске система. Он говорит: дай сюда, одевает на себя, залазит, спускается, все швы проверит. Я говорю: Серёж, тебе пенсне не хватает, ты точно еврей. [Смеётся]. Он говорит: я молюсь, я молюсь. Ты представляешь, вот мужик! Он приезжал, вот прям – раз пакет, ни посредников, никого. Он пакет денег так ставит на бригаду и смотрит, как мы будем делить. И там у нас самые инициативные есть же такие: тебе, тебе, тебе, тебе, тебе. А он говорит: а бригадиру? Десять процентов бригадиру – он же на вас орёт…

Он меня старше был лет на девять, наверное, всего-навсего. Такой молодой парень, супруга, дети, всё. И вот он: Паш, до дому деньги довезёшь? Я говорю: Серёг, могу не довезти. Он говорит: так, давай половину детям. У меня получалась сто тридцать тысяч зарплата. Он там раз: семьдесят тысяч – детям отправлял. Он знал уже все мои данные, всё, он у всех всё знал. Отправляет, так – это тебе на жизнь. Во – всё, я приезжаю домой, у меня дочка говорит: папа, у меня новая коляска, у мамы тоже новая машина. А папа пешком…

[Работали] мы по альпинизму, мы герметизацию в основном, от УНРов, это военные строительные организации тогда были. В советские времена все кирпичные дома, которые строили – это всё УНР строили военные, бесплатная рабочая сила. Стройбатовцы, короче. У него очень много объектов было до две тысячи второго. В две тысячи втором году, в июле месяце мы разошлись не с ним, а он просто уехал в Нью-Йорк, а оставил за себя татарина. Сергей, он всё зам, зам ходил, но он деньги ему не доверял, а тут раз ему доверил, и мы начали в конвертах получать.

И что я хочу сказать, в то время, в девяносто девятый год, мне понравилось что: не было посредничества, того, что сейчас. Почему вот работяга работает, работает, работает, а потом раз – денег не имеет. Не имеет денег, потому что в то время хотя бы бандиты были. Можно было кому-то пожаловаться, а сейчас некому, некому вообще. Вот я даже недавно пришёл к человеку в апреле месяце, пятого апреля я пришёл, пятого мая я ушёл от него. Он говорит: надо за собаками смотреть. Я говорю: хорошо, давай за собаками, какая цена? Он говорит: тридцать тысяч.

Хорошо, я им первую неделю и готовлю, и всё. И живу в этом [помещении] – отсроено, но неоштукатурено, ничего, условий никаких. Хуже бомжа, сейчас, мне кажется, я чище даже, чем тогда был. Готовил собакам еду, утром, вечером, в обед гулял с ними. А потом он вычитал в интернете: ой, ты же когда-то печи ложил? А в интернете я здесь написал, что могу печи ложить, заработать мне надо. Пацана попросил, он мне выставил три года назад в интернет, что я могу камины, печи ложить. А три года назад у меня здоровье-то было нормальное, а потом меня этот Донбасс убил, ну ладно…

И он вычитал: так и так вот, давай мне, камин положи. Я говорю: ты камин знаешь сколько стоит, тебе какой надо? Он говорит: английский. Я говорю: давай размер. Вот он говорит: три на метр семьдесят. Я говорю: ты представляешь, сколько он стоит? Он стоит от двух до пяти тысяч евро. А в твоём случае, получается, пять тысяч евро, ты же хочешь лепной камин и облажить его белым мрамором.

Я говорю: хорошо, ты мне, давай, по-человечески добавь, чтобы я заработал. Я хотел себе угол какой-нибудь купить, потому что я без жилья. С девяносто девятого года, ты представляешь, что это такое, жить без жилья? К тебе любой охранник подходит и шпинает, достало уже. И вот он мне: я тебе дам, всё я посчитаю. Я понадеялся, думал, он по-человечески. Ничего [не заплатил]. И я говорю: да я тебе сейчас его разобью, сейчас получишь, вообще бессовестный.