Колыбельные неведомых улиц. Разговоры с бездомными об их жизни

– Многим вешают, а куда денешься? В Басманном ментовском отделе меня били, по рёбрам били три дна. Я и так с похмелья охуел – хотели повесить на меня. Я лежу уже, еле дышу, на хуй. Там статей много нераскрытых, на кого-то какую-то статью надо повесить. А есть люди – они сами соглашаются. Надоело на улице жить, берёт любую: 158-ю и 164-ю, грабёж или украл чего-то, типа. Зима на улице, сейчас холодно, негде жить, голодно, холодно. Давай, я возьму – дали ему полтора года, допустим, да? И он хотя бы ходит чистый там, одетый, кормят. А здесь кто, здесь только положи – тапочки и то спиздят. Я много знаю [тех, кто подписал признания].

От церкви [поддержка] есть: одежда, покушать. Автобус здесь есть социальный, он возит, это другое, там тоже моют, спать ложишься, утром уходишь. Там есть палатка, можно пойти туда: помыться, постричся бесплатно, одежду дадут. Там, наверху, тоже есть палатка, тоже самое: трусы, носки, куртки. В среду, в четверг вот здесь. Помогают: туфли, если надо, всё есть это. Всё же помогают очень здорово: если даже другой раз домой хочешь, нету денег если, они могут документы зделать, справки, электронный билет. Садишься, подходишь – всё, поехали, один раз только. Заносят тебя в компьютер.

– Понятно, церковь помогает, а вот государство – что, вообще ничего?

– Давит, давит, давит. Ты знаешь, сколько людей погибло этой зимой здесь на морозе? Никому не нужно: лежишь, на морозе замёрз – все мимо проходят. А менты знаешь чего делают? Они говорят: эй, помогите, выкиньте его туда, к скотам, на хуй. А он лежит, умирает… А смотри, как наши законы, мы говорим „милиция наша“, как мы говорили. А они вот так: на хуй его, туда, пусть он как хочет, так и умрёт. Нет бы помочь, да? Ну опять не про всех говорю, в основном я говорю.

– А нормальные менты тебе вообще попадались какие-нибудь? Приличные люди, которые по-человечески относятся?

– Да, да, честно есть. Здесь, на Курском тоже есть, но это редкость. В основном они нас ненавидят. Мы бомжи, бездомные, в основном: иди на хуй! Будешь говорить – заведут, отобьют всё. Какие жалобы могут быть? Они убьют там, прибьют на хуй. Какие жалобы могут быть на них, они друг друга защищают. Попробуй, напиши на него заявление, хотя камеры снимают – бесполезно. По бокам мне сколько раз [били], мне это не надо, не трогай. Только бы уйти, остаться в живых, вот так вот. А куда я денусь? Никуда я не денусь, если закрывают тебя за решётку и долбят тебя.

Ну понятно, сейчас цивилизация, это ясно: если мозги есть у тебя, чего-то ты можешь сделать. Раньше как-то по-другому было: работаешь, работаешь, получил свои деньги, обмана не было. А здесь я сколько раз работал – и кидали меня. В советское время такого не было, тогда десять рублей аванс был, а так зарплаты сто двадцать, сто восемьдесят, если шахтёром. В точное время, по закону, хватало вроде бы. А сейчас поработал, поработал – кинули и всё, вот вокзал, поэтому я здесь. А прикинь, всегда найдёт начальник, чтобы тебе не заплатить. Ничего не сделаешь, даже если по договорам работаешь, по закону. Всё равно ничего не сделаешь. У них всё закрыто, заплачено – тебя закопают. Просто ты убежишь, лишь бы не убили, не надо никаких денег.

Ну есть рабочий дом, называется здесь, пятьсот рублей в день плотят, пачка сигарет. Ну и там они живут, кормят их. Любая работа, разнорабочие, кто специалист – специалист. Кто мусор убирать, кто кирпичи таскать, кто бетон месить, кто – чего. Это государство им дало добро. Я там работал, мне не понравилось, потому что я в полпятого вставал, там ещё молиться надо до десяти часов вечера, ждать, там везде так принято. Вечером все пришли с работы: кто в девять часов, кто где работает. Бывает, два часа едешь на электричке, туда, откуда заказ, короче. Их туда посылают и едешь туда. Сработал и всё, а деньги перечисляют туда, тому хозяину перечисляют.

И вот суббота: хозяин плотит, есть – плотит, есть – не плотит. Говорит: завтра-послезавтра, завтра-послезавтра, так дни и идут, ты пашешь бесплатно. А потом плюнешь и уйдёшь. Или на тебе, вот, допустим, ты три тысячи заработал: на тебе вот пятьсот рублей пока. Остальное потом: завтра-послезавтра, завтра-послезавтра, и всё. Вечером [молитва], каждый вечер в десять часов: все собираются, все встали. Ну, не священник – хозяин там, помощники хозяина. И начинают: читает всё это, читает. После этого только спать можно идти, отбой. Не хочешь – не повторяй, но стоять придётся всё равно и ждать. И так стоят все, человек тридцать, допустим, двадцать. И потом можно поспать идти.