Командир пяти кораблей северного флота

За время нахождения корабля на заводе мне сменили четырех старпомов. И вообще, при назначении не только старпомов, но всех новых офицеров я, как упоминал выше, никакого участия не принимал, так как те, кто назначал, находились от меня далеко и меня ставили перед фактом. Клюшникова назначили сначала командиром ракетно-артиллерийской боевой части, когда экипаж находился в казарме. Через 10 месяцев его назначили старпомом. Экипаж по-прежнему находился в казарме. Опыт командира БЧ-5, где комплексы крылатых ракет, зенитных ракет, артиллерийские башенные установки, скорострельные универсальные артиллерийские установки, Клюшников получил в казарме, вообще не соприкасаясь, с выше перечисленным оружием и после этого был назначен старпомом. Тот, кто не знал Клюшникова, а знал о его карьере, мог подумать, что это не просто выдающийся офицер, а совершенно уникальная личность. На самом деле Клюшников был тихим, добрым человеком, с очень слабым характером, с очень посредственным умом, с заторможенной реакцией, начисто лишенный административных (в данном случае командирских) качеств. Я к нему относился хорошо потому, что это был искренний, глубоко порядочный человек, а то, что он занимался не своим делом (да и занимался ли), он был виноват в последнюю очередь.

Объяснялась такая кадровая политика довольно просто

– банальной ленью командования, штабов бригад и эскадры. Точнее они этим важнейшим делом в отношении кораблей, находящихся на заводах, вообще не занимались. А технология дела была такова. Кадровик эскадры (в бригадах кадровиков не было) заботился лишь о том, чтобы пустующая клеточка экипажа в его тетради была заполнена. За это он каким-то образом отвечал, а качество, чем заполнялась эта клетка, его не касалось. Кадровик писал представление на выбранного им офицера, подписывал представление у комбрига и командира эскадры, которые, как правило, в него не вникали, и отправлял в управление кадров флота, а там могли лишь проверить канцелярское соответствие и грамматические ошибки.

Дальнейшая судьба Калашникова была такова. После моего ухода с корабля, через год, он был назначен командиром БПК «Смышленый». В связи с тем, что теперь у него уже не было поводыря в лице командира, он управлял, как мог. А мог он очень мало. Все ракетные стрельбы в новом учебном году он «завалил». Начальник боевой подготовки ВМФ адмирал Бондаренко перед очередной проверкой сказал ему на инструктаже, что если он «завалит» предстоящие стрельбы, его снимут. Клюшников их «завалил», его не сняли, за ненадобностью отправили в академию. Так начальникам было удобнее – никакого скандала со снятием командира корабля. Ведь могут спросить – куда смотрели, когда назначали.

По окончании академии его назначили начальником штаба бригады. Но тут случилось худшее. Клюшникова положили в госпиталь с огромной прободной язвой желудка. Врачи еле спасли его. Клюшникова демобилизовали. Почему так милостиво командование относилось к Клюшникову? Он был очень ласковый. Всегда отвечал:

«Виноват… Не повторится… Есть… Так точно…». А в военной службе это главное. Для карьеры, конечно. Откуда взялась болезнь? Врачи мне объяснили – от нервов. Клюшников был порядочный, ранимый человек. Начальники его не снимали, но постоянно шпыняли. Да он и сам видел, что дела у него валятся из рук. И переживал, был в постоянном напряжении.

Но вернемся в Ленинград на завод им. Жданова. Обстановку с кадрами я уже обрисовал. Но корабль должен плавать и плавать надежно. С новым механиком мне повезло. На вид он напоминал бомона, но был квалифицирован, боевой частью управлял уверенно и надежно. Остальные же командиры боевых частей и начальники служб были нулями или почти нулями. Поэтому, как и на СКР – 98 власть я централизовал предельно, хотя это было сделать гораздо труднее – экипаж был втрое больше. Я практически сам назначил командиров отделений и старшин команд и даже секретарей комсомольских организаций, хотя формально их избирали. При такой низкой квалификации офицеров я сделал ставку на жесткую, очень жесткую дисциплину. Командование бригады пыталось упрекать меня в беспощадном отношении к подчиненным. Я категорически не соглашался и говорил это в глаза упрекавшим.

Однажды за это меня пытался отчитать у себя в кабинете командир бригады, сам жесткий, волевой офицер. В это время вваливается в кабинет командир строящегося БПК «Исаченков» с очень к нему подходящей фамилией – Сивухин. Дело в том, что этого Сивухина комбриг искал уже несколько дней, понимая, что тот где-то запил.

Сивухин с порога, как-то боком, шаркающими шагами приближаясь к комбригу, причитал: «Товарищ комбриг, виноват, больше не повториться…». Комбриг, видя, что сейчас с Сивухиным говорить бесполезно выпроводил его из кабинета, улыбнулся и говорит: «Учись, Пыков, ты не пьешь, не куришь, никуда не исчезаешь, а пререкаешься со мной по какому-то пустяку, иди, подумай». Я, конечно, подумал, но ничего нового придумать не смог.