Командировка [litres]

Он достал из шкафа новые меховые ботинки, шерстяные носки. Куртка-«аляска» висела на вешалке. Собрал саквояж с необходимым медицинским инструментом.

— Я с тобой, Ваня.

— Отдыхай. Добегу. Тут недалеко.

— Время позднее, — напомнила Анастасия Карповна. — Возьми оружие. У меня где-то припрятан Мишин пистолет.

— Кому я нужен? Врача не обидят.

Мороз вроде и не мороз. Но примораживало. За частоколом заводских труб в туманной дымке всплывала белесая луна. Вокруг нее — кольцевая радуга. «К похолоданию».

Улица встретила гулкой тишиной. В доме напротив горел свет. Мишины ребята несли дежурство. Конечно, им было невдомек, что заставило доктора покинуть дом, да еще в самое глухое время ночи.

Но, оказывается, следили за улицей не только Мишины ребята. Там, где заканчиваются частные дома и начинаются заводские пятиэтажки и откуда уже был виден в лунном сиянии дом Забудских, дорогу Ивану Григорьевичу перегородили трое: с виду — все молодые, примерно двадцатилетние, не старше.

— Дед, закурить найдется?

— К сожалению, — сказал он, приостановившись.

— Тогда снимай куртку.

— Хлопчики, я к больному… человек умирает.

Объясниться ему не дали. Мгновенно сорвали куртку, повалили на тротуар, сняли ботинки, носки. Они действовали так стремительно и так умело, что будь при нем оружие, он не успел бы им воспользоваться. Начали снимать брюки, но где-то в подъезде хлопнула дверь, послышалась мужские голоса, и хлопчики, захватив добычу, как растворились.

«Ловко!» Изумлению Ивана Григорьевича не было предела. Он был счастлив, что его не убили и даже не избили. Он уже слышал, что с началом перестройки в Прикордонном передвигаются по ночному городу только группами, рассосредоточенно и с оружием. Таких пешеходов грабители, как правило, пропускали беспрепятственно, так как те стреляют без предупреждения. Уже не один грабитель поплатился жизнью. Утром на месте перестрелки обычно трупов не находят, разве что лужи крови. Но для милиции кровь не доказательство, что здесь кого-то убили. Такие происшествия не фиксируются. Сами же бандиты на судьбу жалуются: живется нелегко, деньги добывают с риском для жизни, и все потому что в Прикордонном только ленивый не имеет оружия.

Раздетый, разутый, но счастливый, что живой, Иван Григорьевич с саквояжем в руке бежал трусцой по пустынному тротуару, оставляя за собою четкие следы снежного человека.

В квартиру его впустили сразу. Собственно, никто его и не впускал — дверь была не заперта. Из кухни послышался растерянный голос Надежды Петровны:

— Ноги можете не вытирать. Наследили…

Он и не вытирал. Подошвы горели, так как не было навыка ходить по снегу босиком. Он нашел под вешалкой знакомые тапочки, сунул в них оледеневшие ноги.

Анатолий Зосимович лежал на диване, прикрыв лицо руками. Руки были по локоть в крови.

— Что с вами?

— Женечка, сыночек, по переносице…

Удар был страшен. Видно, что не кулаком.

— Чистое полотенце! Холодную воду! — распорядился доктор. — А лучше — лед.

Надежда Петровна, простоволосая, с перекошенным от испуга лицом, поспешила к холодильнику — за льдом. Игорек принес воду и полотенце. В его руках тазик с водой дрожал, образуя зыбь: мальчика бил озноб.

«Опять напутали», — с горечью подумал Иван Григорьевич.

— Пока я буду накладывать компресс, — обратился он к Игорю, — а ты рассказывай, что тут произошло. Сейчас от него одного, самого младшего, можно было получить вразумительный ответ.

— Папа принес получку, — начал Игорь, поглядывая на отца. Тот к разговору был безучастен.

— Так он же безработный?

— А он из патронного. А у Жени вышло горючее.

— Горючее?

— Ну да. Ломка началась.

— И отец не дал уколоться?

— Денег не дал. И Женя его кастетом… Чуть было деньги не отнял.

— А почему «чуть»?

— Я Женечку молотком…

— К тебе не было страшно?

— Я уже не боюсь.

«Час от часу не легче». Боль этой семьи передавалась Ивану Григорьевичу.

— А где он, Женечка?

— Где вы жили. Мама хочет, чтоб он глаза открыл.

Иван Григорьевич, закончив накладывать компресс, пошел в свою бывшую комнату. Надежда Петровна растирала сыну виски. В комнате стоял резкий запах нашатырного спирта. Женя корчился в муках. Его ломало.

— Уколоть бы, — робко произнес Иван Григорьевич. — В данный момент наркотик не повредит.

— У меня есть. Одна ампула, — призналась Надежда Петровна.

— Шприц?

— Есть.

Иван Григорьевич оголил парню руку — от ладони до локтя она была синей, в темных отеках. С трудом нашел невоспаленную вену. Уколол. Вскоре конвульсии прекратились. Дыхание выровнялось. Парень забылся глубоким сном.

— Слава богу! — прошептала Надежда Петровна, продолжая гладить мокрую от крови голову сына. У него над виском бугрилась пунцовая ссадина. Ошибись Игорь на сантиметр — и в доме был бы покойник. «Так что и впрямь слава богу».

— Ты его мог убить, — сказал Иван Григорьевич стоявшему здесь же Игорю.

— Я его все равно убью, — с вызовом ответил мальчик. — Он и маму бьет и меня.

— Его лечить надо.

Игорь отрицательно покачал головой.

— Да-да, лечить, — повторил Иван Григорьевич. Но у мальчика уже было свое, укоренившееся мнение:

— Если его не убить, он всех нас прикончит.