Комендантский час

— Маскхалат. Здорово придумал?

— Смотри, чтобы кто-нибудь из подпольщиков не ошибся...

Злую шутку Крамаренко оставил без внимания. Поинтересовался настроением товарищей, передал текст новой листовки, которую надо размножить. Она касалась перерегистрации паспортов жителей Киева и Киевской области. Еще месяц тому назад, в начале февраля 1942 года, немецкие власти объявили о добровольном наборе мужчин в возрасте от 18 до 45 лет, тех, кто «поработал на мостах Днепра» не менее месяца, для работы в «прекрасной Германии», обещая там райские условия жизни. Кампания провалилась, глупцов и предателей оказалось не много, всего на один эшелон, и гитлеровцы начали перерегистрацию паспортов с целью взятия на учет всех работоспособных мужчин и женщин для предстоящей вывозки их в Германию. Листовка разоблачала эти меры.

— Есть к тебе дело, Иван, — спрятав текст листовки в ящик стола, проговорил Третьяк. — Первое довольно неприятное, связанное с Лизой Моргуновой. Наш человек видел, как Моргунова заходила в гостиницу «Театральная». А там, как известно, живут немцы. Необходимо спросить у нее, о чем она с ними ведет разговоры.

— Лиза? — удивился Иван. — Я об этом не слышал. Может быть, обознались?

— Нет, это точно, — сказал Третьяк.

— Проверю. А, вспомнил. В ресторане «Театральный» работает официанткой Лизина школьная подруга, некая Рита. Вот они, видимо, иногда и встречаются. Девчата как девчата, не могут не посплетничать.

— Смотри, как бы там не было чего-нибудь более серьезного, — настойчиво повторил Третьяк.

На лице Ивана выразилось недовольство, карие глаза холодно блеснули.

— Я поинтересуюсь. Во всяком случае, за Моргунову как связную отвечаю я. Что у тебя еще?

«Как вредит ему спесивость! — с неприязнью подумал Третьяк. — Забывает, что все мы на одном корабле плывем в шторм, а под нами — многочисленные рифы». Едва заставил себя говорить спокойно:

— В управлении домами, где живет Валя, появился парень, которого перед войной исключили из комсомола. На том же заседании бюро горкома была и Валя, выступала против него. Теперь ей необходимо избегать с ним встречи, он обязательно донесет на нее. Ранее Валя видела его в компании с полицаем.

— Так пусть подыщет другую квартиру, — спокойно предложил Иван. — Только не из тех, что мы бережем для явок. Город большой.

Третьяк не торопился ни принимать, ни отклонять его предложение. Сказал рассудительно:

— А не лучше ли Вале на некоторое время вообще уехать из Киева? Здесь многие знают ее как комсомольского работника. Первого недруга уже повстречала.

Иван перевел взгляд на девушку:

— Ты сама хочешь уехать?

Она почему-то смутилась.

— Я еще не решила.

Помолчали.

— Мы готовимся к восстанию и станем отпускать ведущие кадры подполья? — Иван снова обратился к Третьяку. — Молодежь не поймет этого, расценит как дезертирство. Я против. Опасность висит над всеми нами. Так что? Прятаться в кусты? Паниковать? Но мы же знали, на что идем. Я категорически против.

Длинная поучающая тирада не смутила Третьяка, внутренне он не поколебался, это выказывала его поза — поза человека, готового идти вперед, и лицо, застывшее в каменной неподвижности. Доказывал свое:

— Валя имеет право сделать это, не спрашивая твоего разрешения.

— А твоего? — подхватил Иван. Вышло слишком прямолинейно и не по сути. Вообще он мог более удачно выступать в подобных словесных турнирах.

— Моего тоже, — ответил Третьяк, не теряя выдержки, — над нами есть старшие.

— Резон. — Крамаренко вконец разозлился. — Однако в нашем положении нужна прежде всего самодисциплина. И сознательность. Или, может быть, вы надумали выйти из организации, чтобы действовать самостоятельно? Тогда я замолвлю слово где следует, и вы это право получите.

— Прекратите дискуссию! — вмешалась Валя. — Солидные люди, а переливаете из пустого в порожнее. Хватит! Я остаюсь в Киеве.

Крамаренко молча напялил на голову шапку, пальцами заправил под нее волосы (полицейской шинели и не снимал), что-то поискал глазами, очевидно, свой неразлучный портфель, но вспомнил, что оставил его дома, и подшутил над собой: «Склероз начинается». Вид у него был теперь совсем умиротворенный, словно и не произошло недавней перепалки. Прощаясь, пожал обоим руки.

Вскоре начала собираться и Валя.

— И все же тебе надо выехать, — настаивал Третьяк. — Обратись к Ивкину, расскажи о случае в управлении домами. Возможно, за тобою следят. Кузьма Петрович поймет.

— Ни к кому я обращаться не стану, Леня, не буду прятаться в кусты. Ясно? — Посмотрелась в зеркальце. — До свидания!

— Я провожу тебя, — предложил, поднимаясь, Третьяк.

Она ответила шутливо: