Комендантский час

— Немцы похваляются, что заняли Брянск. Не знаю, правда или врут.

Володя подумал: «Гитлеровцы рвутся дальше, а он провозглашает тост, чтоб наши скорее вернулись. Какой непоколебимой верой в будущую нашу победу живут люди!» Ответил старику:

— Может быть, и взяли. Но интересно, сообщили ли они, сколько живой силы и техники там оставили, на подступах к городу?

— Об этом не слыхал.

— Скоро выдохнутся, — вставила словцо Одарка Степановна, подавая компот. Она и дело делала, и прислушивалась к разговору мужчин. Настоящая хозяйка!

— Выдохнутся, — поддержал ее Володя.

И еще долго продолжалась эта тихая откровенная беседа...

Утром Перепелица спросил у Володи:

— Может, проводить тебя?

— Спасибо. Не надо.

— Почему? — Старик еще больше убедился, что внук кума скрывается не от набора в Германию.

— Просто одному будет лучше...

При иных обстоятельствах Перепелица непременно сказал бы: «Эх, Вова, никто не знает, что лучше», но сейчас что-то не позволило ему повторить свою любимую шутку.

Куреневка провожала Володю лабиринтами узких переулков, садами, пустыми голубятнями (по приказу оккупантов голуби были уничтожены во всем Киеве), домиками полусельского типа, жившими затаенной жизнью, а он все оглядывался и выискивал среди них тот домик под шифером, что приютил его на эти одиннадцать счастливых дней. В небе летели журавли, летели в том направлении, в котором шел он, будто тоже провожали. На улице Фрунзе было людно, это заставило его сосредоточиться, отбросить приятные воспоминания. Он думал о том, как встретят его дома, и не заметил сам, что ускорил шаг.

Слева остался Подол...

Чем ближе подходил к дому, тем беспокойнее колотилось сердце. Что там? Не отомстили ли полицаи его родным? Как все это пережила мама с больным сердцем? Не приходили ли связные подполья? Десятки вопросов должны были разрешиться через две-три минуты. Вот и Самсоновская улица, знакомая глухая стена за кружевом пожелтевшей листвы каштанов... Оглянулся, не крадется ли кто-либо за ним. Нет, никого не видно. Успокоился. Дверь с проделанной щелью для почты... Закрыта. Постучал, прислушался. Тихо, ни шагов, ни голосов. Мозг прорезала тревожная мысль: родных взяли!.. Постучал настойчивее. На этот раз щелкнул замок, и перед ним выросли две мужские фигуры. Это были полицаи. Те самые.

— Пойдем! — грубо, со злобой крутнули его и повели.

«Неужели все? » — с горечью подумал Володя, идя плечо в плечо меж двумя конвоирами. Да, на этот раз его дела совсем, совсем плохи. Если и остается какая-то возможность еще что-то сделать, чтобы спастись, то это надо сделать в двадцать — тридцать минут по дороге в гестапо, а позже не выйдет. Теперь они его запрут надежно. Как же быть, что придумать? Правда, у него есть финка, но как ее выхватить, если каждое твое движение под надзором вооруженных конвоиров. И успеет ли он расправиться сразу с двумя? Нет, это невозможно, пустая фантазия. Надо искать что-то более реальное.

Его вели тем же маршрутом, каким он одиннадцать дней назад бежал из гестапо. Проходили возле дома, где жила Валя. Почему-то в прошлый раз не вспомнил о ней, а сегодня украдкой даже посмотрел в ту сторону. К сожалению, единственное окно ее комнаты выходило во двор... Но вот парадный подъезд. Ее дверь. Может, выйдет? Переглянуться бы в последний раз, только бы взглядом проститься...

Валя не показалась.

Возле Обсерваторной оглянулся, — кто-то будто шепнул ему: «Оглянись!» — и увидел деда Ивана. Сердце пронизала боль. Хотел показать ему жестами, мол, не иди дальше, но полицаи грубо толкнули вперед. Торопились. Идти оставалось еще минут десять. Мозг работал напряженно, как мотор. Что сделать?

За Сенным базаром свернули на Рейтарскую — выпрямляли путь. До гестапо оставалось три квартала, а в его распоряжении — считанные минуты. Неужели так ничего и не удастся сделать для своего спасения, не использует даже финки? Позор!

Новая мысль пронзила мозг, как копье. Бежать! В этом его последний шанс. Полицаи не будут стрелять — им приказано доставить его живым. Так подсказывает логика. А ему теперь нечего терять. В крайнем случае будет отбиваться ножом.