Комендантский час

— Вообще, Яша, я пришел к тебе не за тем, чтобы наедаться, — внутренне сосредоточенный на чем-то, задумчиво начал Иван. — Пока что с голодухи не умираю. Давай лучше поговорим обо всем откровенно, как друзья, поговорим о том, что волнует каждого. Тебе известно о недавних арестах?

— Известно. — Ведя серьезный разговор, Яков смотрел в одну какую-нибудь точку. Это была его давняя привычка.

— И что думаешь по этому поводу?

— Трагедия, разумеется. Случается.

— И все?

— Что — все?

— Только трагедия?

— Не понимаю, чего ты домогаешься, Ваня?

Крамаренко нервно кусал губы.

— А я смотрю глубже, хочу выяснить причины трагедии. Два месяца организовывали подполье и так плохо все продумали, без должной проверки подбирали людей. Один провокатор выдал несколько десятков руководящих работников. Кто должен нести ответственность за эти провалы, ответственность перед погибшими и перед нами, пока что здравствующими, но рискующими завтра разделить участь погибших? Кто?

Яков на мгновение вскинул голову и тут же снова принял прежнее положение.

— Вопрос об ответственности будем ставить после, когда закончится война. А сейчас надо собирать силы, продолжать работу. Мы докажем гитлеровцам, что они слишком рано начали торжествовать. Борьба будет нелегкая: это ясно, но сплотимся и пойдем дальше. Помнишь крылатое: через тернии — к звездам...

— И второе, — словно не слушая собеседника, продолжал Иван. — Товарищи поплатились жизнью, а чего они добились? Разве оказали хотя бы малейшую помощь Красной Армии, хотя бы с маковое зернышко? Вряд ли. Значит, смерть их, считай, была бессмысленной. Теперь на очереди мы. Мы тоже погибнем, Яша. Не завтра, так послезавтра. Железная машина вермахта раздавит нас, как... как букашек.

— О солдатах вермахта тоже можно сказать, что они — букашки.

— Погоди. А мне всего двадцать семь лет, и я жить хочу, — поторопился высказаться Иван. — Хочу видеть жену, дочку, мечтаю быть полезным своей Родине, отдать ей приобретенные знания. А как живут те, кого оставили в подполье? Чуть ли не нищенствуют, на базарах за вещи выменивают продукты. Хорошо им приказывать по радио: «Усиливайте борьбу»... Попробовали бы сами в этих условиях. Ты меня слушаешь, Яша?

— Да, да.

Иван все более возбуждался:

— Говорят, были созданы большие запасы продовольствия, ценностей. Где все это? Накрылось. Накрылось в первые дни оккупации. А как же нам усиливать борьбу? Голодая вместе со всеми киевлянами? Признаюсь тебе откровенно, Яша... Ты слушаешь?

— Говори.

— Иногда мне кажется, что нас считают простачками...

— Кто считает? — поинтересовался Яков.

— Ну руководители, которые оставили нас, подпольщиков, здесь, оставили как смертников, а сами отступили с армией. Фронта я не боюсь. Там — свои. И воюют, и гибнут вместе. Вспомни русскую поговорку: «На миру и смерть красна». А здесь? Не знаешь, когда тебя схватит гестапо, втолкнет в каменный мешок. И никто не поможет, не увидит твоих мучений.

— Понятно, — прервал его Яков, будто подводя итог странной дискуссии. — Что же ты предлагаешь конкретно?

— Думаю, что нам надо уходить из Киева, уходить всем. Искать партизан или переходить линию фронта. С таким врагом надо бороться не листовками, не булавочными уколами, а оружием. Погибать, так со славой. Чтобы легенды создавали о нас.

— То есть ликвидировать подполье? — уточнил Яков.

— Я рядовой подпольщик, а не вождь, — раздраженно ответил Иван, вытирая пальцами вспотевший лоб, — и высказываюсь не в категорической форме. Что ж, отвечу на твой провокационный вопрос...

— Иван! — Яков резко поднял голову. — Мы же говорим по-дружески.

— Извини, Яша. Что ты сказал? Ага. Не подполье предлагаю ликвидировать — всего лишь организацию. Пусть борются одиночки, не связанные между собой, и гестаповцам не так просто будет раскрыть их. Чем больше группа, тем она уязвимее, менее застрахована от провала. Разве это не правда?

— Частично.

Внезапно прогремел выстрел. Яков поднялся, подошел к окну. За окном уже стемнело, улица была совсем безлюдная, как и весь Киев во время комендантского часа. Очевидно, стрелял патруль. Немецкие патрули иногда стреляют просто в ночь, подбадривая себя или наказывая нарушителей ночного режима. Яков подумал об Иване: «Не надо было приглашать его. Предчувствовал же, что хорошего разговора у нас не будет. Вот теперь и расплачиваюсь. Ну, да ладно. Правде надо смотреть в глаза, какая бы она ни была, тогда легче сориентироваться и соответственно действовать».

Вернулся к столу.

— Ты говорил, Иван, что хотел бы увидеть жену, дочку. Это мне понятно. Я тоже соскучился по своей Ане и трем детишкам, двое — близнецы...

— Повезло тебе, — неуместно пошутил Крамаренко.