Комендантский час

Павловский сидел на кушетке в позе захмелевшего человека. Пальто сбросил, а кепку держал в руке, забыв повесить ее или положить. Он еще не протрезвел, голова раскалывалась, тело потеряло упругость, мышцы расслабились. Лучше дали бы ему отдохнуть, отоспаться, а не читали бы проповедь. Ответил равнодушно:

— Вот никак не возьму в толк, что я такое учинил. — О своем намерении устроить фейерверк он умолчал.

— Как это что?! — горячилась Валя. — В таком состоянии раздавал листовки на базаре, разве этого недостаточно? А знаешь ли ты, что делалось у тебя за спиною? Нет?

После того как женщина обнаружила в своей кошелке бумагу и начала ее разглядывать, к ней подскочил эсэсовец, выхватил листовку из рук и, быстро прочитав ее, начал искать взглядом Павловского. К счастью, тот затерялся в толпе, а затем его увела с территории рынка Валя. Вывела из-под удара.

С сонным видом выслушав ее рассказ, Павловский буркнул:

— Если бы он только попытался арестовать меня, уложил бы его на месте.

— Или он — тебя.

Валя, нервничая и сердясь, мерила шагами комнату, говорила, словно обращалась к третьему лицу:

— О господи, ему так ничего и не втолкуешь. Если судить строго, таких надо гнать из организации.

— А я и сам собираюсь уйти от вас, — невозмутимо вставил Павловский.

— Да, гнать за распущенность. Ты нарушил элементарное правило работы подпольщиков — вышел в пьяном виде на операцию. Куда это годится? Железная дисциплина во всем: в личном поведении, в отношении к исполнению приказа — вот наша первая заповедь.

Кажется, высказала все, что надо. Хватит. Павловский — парень умный: позлится и возьмет себя в руки, сделает должные выводы. Спросила уже иным тоном:

— Есть хочешь?

— Нет. Дядька накормил меня на целую неделю.

— И напоил, — язвительно, хоть и незлобиво добавила Валя. — Между прочим, ты сказал, Костя, что надумал уйти от нас. Это — серьезно?

Он сидел сгорбленный, а тут вдруг выпрямился. Щеки залила едва заметная краска.

— Я не точно выразился, Валя. Но действительно хочу попросить тебя или Третьяка, чтобы вы переправили меня к партизанам. Многие же люди из Киева ушли к ним. Листовки — это не мое призвание. Пусть распространяют их связные Елена Пономаренко, Белиц...

Валя прервала его:

— Этим занимаюсь и я. Третьяк — тоже.

— Все равно. Я хочу держать в руках автомат и косить гитлеровцев десятками, сотнями. Как на фронте. А придется погибнуть, так в бою, не в гестаповском аду. Отпустите меня.

— Значит, ты это твердо решил? — переспросила Валя.

— Твердо.

— Ну что ж, — помолчав, добавила она, — раз такое дело, то отпустим. Но я тебе, Костя, советую, как другу: подожди до весны. Вот-вот ударят морозы, партизанам будет туго. Какие там еще базы у них. Оживут леса — и пойдешь.

Он задумался.

— Ты это точно обещаешь?

— Даю комсомольское слово.

Они успокоились. Только что прошумела буря в их душах, и вновь установилась тишина и мир. Так после непогоды еще более ясным кажется небо. Павловский, в конце концов, положил кепку на подоконник, откинулся на спинку дивана. Алкоголь выветривался, и парня клонило ко сну. Попросил воды.

Подавая ему кувшин с водой, Валя неожиданно спросила:

— Как Лиля Томашевич? Нашлась?

Он даже вздрогнул, щеки снова покраснели.

— Нет еще.

— Леня Третьяк рассказал мне всю историю, — сочувственно проговорила Валя. — Конечно, девушка иначе и не могла о тебе подумать из-за той полицейской формы. Дескать, продался. Но это не беда. Вернутся наши, и все всплывет на поверхность, выяснится, кто был честным, а кто изменил. Услышит о тебе и Томашевич.

— Мне все же хочется найти ее, — признался Павловский.

Валя перехватила его ясный, открытый взгляд.

— Любишь?

Промолчал, потупившись.

Ей следовало бы сказать: «Я сама в таком же положении, Костя, и ничего не могу с собою поделать. Иногда падает хандра. Я понимаю тебя: и тяжело, и легко тем, кто любит. Только лицемеры говорят, будто любить можно дважды. Нет, настоящая любовь дается человеку только один раз, и ее надо беречь, не утратить. Ищи свою Лилю. Я тоже пытаюсь не разочароваться окончательно». Но она сказала другое:

— Сейчас война, Костя, смертельная борьба с врагом. Если мы жертвуем для победы своей жизнью, то должны жертвовать и всем личным. Я думаю, узнав правду, Лиля откроет тебе свое сердце, потому что ты этого заслуживаешь. А если нет... тоже не впадай в отчаяние. Помни народную поговорку: не будет Галя — будет другая...

Сказав это, Валя невольно подумала: «Люди любят поучать друг друга, а в подобных сложностях жизни часто могут сами совладать с собою».

Павловский начал медленно подниматься с кушетки, как старик.

— Пойду.

— Куда? — встревожилась Валя, преграждая ему дорогу. — Ты опьянел, размяк, к тому же комендантский час скоро. Я тебя не пущу.

— Ничего со мною не станется.

Заночуешь здесь. Сейчас постелю на диване.

Он заколебался.

— Тогда дай только подушку, а укроюсь пальто.

— Это дело хозяйки.