Комментарии к «Государю» Макиавелли

Насколько верно утверждение, что полководцу мало обладать доблестью и талантом, показывает пример Сципиона – человека необычайного не только среди его современников, но и среди всех людей. Его войска взбунтовались в Испании вследствие того, что по своему чрезмерному мягкосердечию он предоставил солдатам большую свободу, чем это дозволяется воинской дисциплиной. Что и вменил ему в вину Фабий Максим, назвавший его перед Сенатом развратителем римского воинства. По тому же недостатку твердости Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряет один из его легатов, и не покарал легата за дерзость. Недаром кто-то в Сенате, желая его оправдать, сказал, что он относится к той породе людей, которым легче избегать ошибок самим, чем наказывать за ошибки других. Со временем от этой черты Сципиона пострадало бы и его доброе имя, и слава – если бы он распоряжался единолично, но он состоял под властью Сената, и потому это свойство его характера не только не имело вредных последствий, но и послужило к вящей его славе.

Отмечу, что «локры» – это, конечно, «локряне», жители города Локры. Либо неточность в переводе, либо ошибка при печатании.

Сплошь полемический отрывок, плюс мы видим здесь прием отвлечения внимания аудитории от обоснования основного тезиса. Публий Корнелий Сципион – опять же не государь, у него не хватает жестокости, более того – он якобы «мягкосердечен», однако Макиавелли все равно ссылается на его опыт для подтверждения своего основного тезиса данной главы. Но поскольку читатель уже принял или не принял его аргументацию, то ссылка на римского полководца, победившего самого Ганнибала, ничего не меняет, так как в большинстве случаев она лишь подтверждает убеждение, к которому еще до этого пришла аудитория. Правда, впрочем, состоит в том, что Сципион был жесток в соответствии с нравами своего времени. В целом же эта характеристика – не самая достоверная иллюстрация своих тезисов со стороны Макиавелли, в чем легко убедиться по древним источникам. К тому же Никколо упустил из виду, что в данном случае противоречит собственному мнению о качествах древнеримского полководца, высказанному в XIV главе.

Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся – по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано выше.

В переводе Юсима: «Итак, возвращаясь к вопросу о любви и страхе, я заключаю, что поскольку испытываемая людьми любовь зависит от них самих, а страх – от государя, мудрый же правитель должен опираться на то, что в его власти, а не во власти других, то ему следует лишь прилагать усилия, дабы избежать ненависти, как было сказано выше». Честно говоря, в данном случае трудно ухватить смысл перевода Марка Юсима. Хотя нельзя не признать, что свою лепту в трудности с пониманием предложения внес и сам Макиавелли.

Никколо здесь как опытный ритор (следует предупредить, что анализ приемов и взглядов Макиавелли в данной области не входит в цели автора данной книги[492]) возвращается к двум основным тезисам своей главы и еще раз повторяет их. Видимо, основная цель этого приема – убрать оттенок спорности вокруг своей неоднозначной для своего времени идеи и закрепить ее в умах читателей.