Во-вторых, антибуржуазный дух интеллектуалов XIX и XX вв. фундаментально обуславливается идеологическим дуализмом, характерным для европейской цивилизации. В индустриальном европейском обществе этот дуализм не только не ослабевает, но и усиливается. Индустриальное общество нуждается в массе образованных людей. В результате, оно создает мощную прослойку интеллигенции, которая во многом оказывается автономной по отношению к обществу. Эта интеллигенция воспитывается в школах и университетах в духе служения «вечным» ценностям, унаследованным от прошлых эпох. И многие интеллектуалы глубоко усваивают этот дух. Но что ожидает их по выходе из университета? Их ожидает приземленная практика, практика часто морально сомнительная, практика адвоката или коммерческого менеджера. Этот исход вызывает у них страстный протест и отторжение. В этом отношении, совсем не случайно, что на протяжении последних трех веков интеллектуалы оказываются в авангарде любого радикального движения. Достаточно вспомнить, что курс западных обществ после второй мировой войны на практически всеобщее высшее образование породил мощнейшие леворадикальные молодежные движения 60-70-хх гг. Другой пример: германский фашизм был активно поддержан немецкими интеллектуалами и студенчеством.
Жизни Маркса и Энгельса блестяще иллюстрируют эту закономерность. И того и другого по окончании университета ожидала рутинная деятельность. Энгельсу не удалось вырваться из её оков, и он стал менеджером филиала семейной фирмы. Кстати, в качестве такового он вел образ жизни типичный для светского человека Англии XIX в. Энгельс выезжал в свет, покупал лошадей и охотничьих собак. Но подлинная его жизнь была связана с социалистическим движением. Маркс оказался более сильной натурой. Но его первые же попытки встроиться в социальную структуру потерпели крах. Маркс надеялся на поприще журналистики обрести экзистенциальную гармонию: являясь уважаемым членом общества, служить идеалам. Но оказалось, что здесь речь идет о выборе «или-или». В результате всю оставшуюся жизнь Маркс прожил аутсайдером. И это случилось лишь потому, что он бескомпромиссно, радикально и последовательно служил идеалам, впитанным из официальной культуры, почерпнутым из чтения книг, из школы и университета.100
И как после этого Маркс мог относиться к современному ему обществу?! На деле оно попирало то, чему поклонялось официально, и наказывало того, кто хотел оставаться принципиальным и честным. Поскольку же общество учило быть принципиальным и честным, постольку ситуация принимала еще более отвратительный характер. В некотором роде, революционеры – это те, кто слишком глубоко и буквально воспринял поучения учителей.4. В заключение упомянем еще о двух ценностных доминантах марксизма: миссионизм и миллионаризм. Излишне напоминать образованному читателю, что эти ценностные схемы не являются специфической особенностью марксизма. Они широко представлены в иудаизме (Маркс, как и многие приверженцы марксизма, был евреем) и в христианстве. В результате этого, они вошли в плоть и кровь европейской культуры.
Во всяком случае, уверенность в своей священной миссии и ожидание «царства справедливости», неизбежно завершающего наполненную злом человеческую историю, больше характеризуют сущность коммунистического движения, чем отсылают к реальному будущему. В этом отношении, марксисты, снисходительно относящиеся к миссионизму и миллионаризму народных движений средневековья, и в тоже время с энтузиазмом повествующие о великой миссии пролетариата и бесконечном царстве коммунизма в будущем, производят весьма удручающее впечатление.
Теперь, рассмотрев ценностные доминанты марксизма, мы можем обратиться непосредственно к его политической доктрине.
§ 2. Закат капитализма?
Социальный прогресс и, прежде всего, прогресс производства исторически изживают капитализм. Капитализм становится препятствием на пути прогресса и неумолимо клонится к закату.
Этот тезис Маркса ныне может вызвать у трезвомыслящего социального теоретика изумление.