Коммерсанты

— А еще и талантливая, — подхватила Наргиз. — В Варшаве, на конкурсе имени Шопена, мне присвоили звание лауреата. Я учусь в консерватории, на третьем курсе. И подаю большие надежды, между прочим, — в карих глазах Наргиз мерцали огоньки веселья и любопытства, она была явно рада приходу Чингиза. — Я думала надеть какой-нибудь особый наряд, как-никак придет молодой человек, хоть и родственник, а потом решила остаться в домашнем, пусть родственник чувствует, что пришел к родным людям… А теперь расскажите о себе. Я знаю, вы занимаетесь бизнесом, это очень похвально, правда, я в этом ни фига не понимаю…

Наргиз озадачила Чингиза. Он все представлял по-другому — и этот дом, и обстановку…

— А кто эти люди? — Чингиз повел головой в сторону прихожей.

Наргиз закатила глаза к потолку и вздохнула:

— Папе кажется, что я кому-то нужна. И не только я, а все: я, мама, он сам. Такое, говорит, время, у меня серьезные дела, надо остерегаться. А чем он занимается, я понятия не имею. Целыми днями папа пропадает в своей компании.

— У папы своя компания? — перебил Чингиз.

— Да. Где-то на Лиговке. Акционерное общество «Градус». Что они там измеряют в этих градусах, я не знаю. Что-то покупают, что-то продают, куда-то уезжают-приезжают, иногда папы не бывает дома месяцами… А эти, — Наргиз покосилась в сторону прихожей, — эти как бы охрана… помощники.

— И пузатый?

— Пузатый, — засмеялась Наргиз. — Рашид? Он чемпион по карате был, пояс какой-то имеет.

— Я видел уже этот пояс, штаны держит еле-еле, — улыбнулся Чингиз.

— Нет-нет, что вы, — засмеялась Наргиз. — Особый пояс, знак большого мастерства. А Петя, тот, второй, так он вообще сквозь стену может пройти…

— И не заметить, — подхватил Чингиз. — А где дядя Курбан, где ваша мама?.. Марина, кажется?

— Мама куда-то ушла, а папа сейчас освободится, он просил меня вас занять. Хотите, я что-нибудь сыграю? — Наргиз поднялась из кресла и пошла к роялю.

Длинный халат, стянутый в талии, прятал ноги, проявляя резкий овал бедер. Волосы, с повязанным на затылке шнуром, падали на высокую спину, оттягивая назад маленькую голову. От всей ее ладной фигурки шли токи наивной и доверчивой нежности, что источает существо, которому незнакомы горести жизни.

Руки летали над клавиатурой, гоняя сильные и дерзкие звуки. Местами звуки стихали до шепота. И этот переход заманивал, заставляя Чингиза слушать музыку с любопытством и волнением. Почему он столько лет чувствовал себя в Ленинграде одиноким, какая кошка пробежала между ним и дядей, помешала ему быть своим в этом теплом, уютном доме?

…Чингиз и не заметил, как появился дядя Курбан.

А тот стоял уже несколько минут, не решаясь прервать игру дочери. Наргиз обернулась, убрала руки с клавиатуры.

— Теперь ты нам сделаешь чай. Настоящий, — мягко проговорил дядя Курбан и, склонившись над креслом, дружески обнял Чингиза за плечи. — Сиди, сиди… Что скажешь, дорогой племянник? — Он проводил взглядом Наргиз и добавил вслед: — Мы перейдем ко мне в кабинет, там и будем пить чай.

Дядя Курбан в светлом спортивном костюме «Пума» сейчас выглядел не намного старше племянника.

— В нашем роду старики умирали молодыми, — ответил он на восхищение Чингиза. — Я родился, когда твоему деду было около семидесяти лет, а бабушке почти сорок, пусть земля им будет пухом. Вообще ты мало знаешь о судьбах близких по материнской линии, жили в Дербенте, как на острове… Что ты знаешь о своем дяде Курбане? Ничего, кроме общих слов. Ты даже Наргизку увидел, можно сказать, впервые…

— Но… и вы обо мне знаете не много, — защитился Чингиз.

— Гораздо больше, чем ты думаешь, — усмехнулся дядя Курбан. — Я даже знаю имена и фамилии твоих компаньонов.

Чингиз удивленно вскинул брови.

— И знаю, что вы затеяли баловство, решили организовать у себя группу… защиты интересов. Ходят по двору сытые, здоровые индюки, чистят перья, думают, что их боятся. Боятся, не спорю, — пенсионеры, пацаны и алкоголики. Впустую тратите деньги. Случись завтра хороший «наезд», и ваши индюки разбегутся в стороны, теряя перья…

Чингиз слушал и удивлялся, как дядя хорошо разговаривает по-русски, без малейшего акцента, с каким-то удовольствием выговаривая слова.

Спрашивать дядю об источнике его информации о «Кроне» наивно, только ставить себя в глупое положение. Чингиз улавливал одно — и это четко прозвучало в тоне дяди Курбана — «спокойная» жизнь «Кроны» объяснялась тем, что один из лидеров теневых сил города — Курбан Курбан-оглы Мансуров, по кличке Казбек, являлся дядей Чингиза.

— Не все тебе можно знать, дорогой, — дядя широким жестом пригласил племянника на свою половину, в кабинет. — Не потому, что я не могу все рассказать, хотя и это есть. А потому, что так тебе будет спокойней…

Большой, исполненный маслом портрет в кабинете дяди Курбана пояснял, кто в доме дяди настоящий хозяин, — с портрета улыбалась Наргиз, в белом платье, в саду.

— Художник эмигрировал в Америку, — дядя проследил взгляд Чингиза. — Перед отъездом приходил, хотел откупить обратно. Сказал, портрет будет иметь мировую известность…