Платов размежил веки, меланхолично провел взглядом по комнате, остановив его на генеральном директоре. Высвободил палец из уха и сложил руки на животе, сцепив их замком.
— Платов постарается, — сказал он о себе и добавил со смешливой интонацией: — Но за отдельную плату.
— Если утвердит Виталий Андронович, — бросил с места Рафинад. Он сидел на своем месте у двери и поглядывал на часы. В двенадцать назначена встреча с директором Гостиного двора — Рафинад пробивал торговую точку по Садовой линии, а директор ему сулил какой-то закуток на втором этаже Перинной линии, где только кошки бродят…
Заместитель генерального директора по общим вопросам Виталий Андронович Забелин тряхнул хохолком и округлил и без того круглые глаза:
— Я?! Если все будет по закону, конечно, выплачу.
— Если возьмете в долю самого Забелина, — вставил Чингиз.
Забелин потряс тощими руками, словно призывая всех в свидетели своей незаслуженной обиды.
— Что ж это такое, Феликс Евгеньевич! Что за намеки?
— Чингиз Григорьевич не в духе, — Феликс с укором посмотрел на Чингиза. В последнее время тот вел себя все более колюче и неуживчиво.
— Шучу, шучу, Виталий Андронович, — лениво проговорил Чингиз. — Вспомнил, что мы давно не получали премии за труды наши тяжкие.
— Вам ли жаловаться, Чингиз Григорьевич, — вставил Остроумов, кто, как не он, главный бухгалтер, знал картотеку «Кроны-Куртаж».
Чингиз поморщился. Он подумал, что прав Вася Целлулоидов, который подзуживал заиметь своего бухгалтера, с отдельной от «Кроны» бухгалтерией.
— Кстати, Феликс Евгеньевич, — заметил настырный Остроумов, — можно позаимствовать часть средств для погашения банковского кредита у «Кроны-Куртаж», если согласится Чингиз Григорьевич…
— Это отдельный разговор! — резко отрезал Феликс.
Чингиз холодно взглянул на главбуха.
— Вам так хорошо знаком мой карман, Николай Иванович? — произнес Чингиз. — Или вам мало неприятностей «Кроны»? Хотите, чтобы и «Крона-Куртаж» пускала пузыри?
— Ну знаете, Чингиз Григорьевич, — взбрыкнул Остроумов. — У «Кроны» неприятности не по своей вине. Насколько мне известно, идея с сибирским лесокомбинатом исходила от вас.
— Кто же мог предвидеть, что так резко подорожает сырье, что упадет курс рубля, — вставила юрисконсульт Ревунова. — И это, вероятно, еще цветики, ягодки впереди, — Ревунова обычно старалась сгладить углы, когда начинали горячиться молодые люди. А горячились они все чаще и чаще…
— Закурите, Галина Кузьминична? — Рафинад подмигнул Ревуновой и протянул пачку.
Общительно улыбнувшись, Ревунова вытянула из пачки призывно торчащую сигарету с золотым ободком фильтра.
— Богато живете, Рафаил Наумович. Небось долларами платите?
— А то! — Рафинад поднес зажигалку. — Вы тоже не очень бедствуете, надеюсь.
— Не очень, — согласилась Ревунова, втягивая теплый дымок, настоенный на ментоле. — Как там мой сын, не подводит фирму?
— Пока нет, — ответил Рафинад.
Сын Ревуновой — Фима — был принят в торговый отдел продавцом нового магазина на Московском шоссе…
Феликс постучал карандашом о стол, призывая к тишине.
— Два направления мы наметили. С Промбанком и Коммунбанком, — произнес он.
— Ну а с третьим-то вы управитесь, — намекнул Остроумов на отношения Феликса с управляющим Выборгским банком Неглядой. — Небось держите их на поводке.
Остроумов верно определил: Феликс держал Негляду на поводке, не давая определенного ответа об учреждении «Кроны-банка», но долго так продолжаться не могло — Негляда найдет заинтересованную организацию, свет клином на «Кроне» не сошелся. Надо торопиться
— На следующей неделе я отправлюсь в Выборг, — проговорил Феликс и встал. — Пока все! Прошу Джасоева и Дормана задержаться.
— У меня важная встреча в Гостином дворе, — встрепенулся Рафинад.
— Успеешь! — властно отрезал Феликс.
Рафинад удивленно вскинул брови, уязвленный тоном генерального директора. Но сдержался.
Феликс не терзался виной перед Рафинадом за то, что случилось в злополучный воскресный вечер. Ночной разговор по телефону с Ингой словно отсек угрызения совести. О чем говорила Инга? Ничего нового она не сказала, лишь сожалела о происшедшем и, кстати, без малейшего намека на извинение за свой порыв — да и в чем ей извиняться? Виниться должен был Феликс. Своим телефонным звонком Инга как бы сняла с Феликса томящее чувство проступка. Он даже забыл, что предал Рафинада в тот вечер. И вспомнил об этом лишь сейчас, в кабинете, мимолетно, с раздражением. А ведь в другой жизни, в той, что закончилась с рождением фирмы, он наверняка бы изнурял свою душу чувством вины. Но та жизнь ушла безвозвратно, ушла, оставив лишь фотографии: от благодушного карапуза в бархатных штанишках до начинающего полнеть застенчивого молодого человека, который сидел в чахлом скверике перед входом в институт, с дипломом в руках…
Феликс ждал, когда секретарша соберет на поднос порожние кофейные чашки, вытряхнет пепел.
— Нельзя ли это сделать позже? — не удержался он.
Зинаида юркнула в приемную и захлопнула дверь.